Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

— А тебе по чину?

— А я просто голос.

— Чей?

— Да хоть бы и разума твоего. Сколько у тебя тут человек? Тысяч пять? Десять? Меньше десятой части от всего войска, так? И сколько тебе выделят? Сначала у султана татары будут, они с ним давно плечо к плечу стоят. А твое место у порога, в куче мусора…

Петр вскочил, сжимая нагайку. Фрол успокаивающе махнул рукой.

— Прости, коли обидел. Только и сам понимаешь — мы для них все одно неверные. И своими не станем.

— А для кого мы свои? Нет у нас ни земли, ни места! Нету!!!

Петр, что есть силы полоснул нагайкой по столу, выругался — и только потом заметил, что Фрол смотрит на него с грустью.

— Отвел душу?

— Чего тебе здесь понадобилось?

— Предложение у меня к тебе. От двух государей.

— Вот как?

— Сам знаешь, Сечь сейчас совместно Русью да Речью Посполитой управляется. А государи те породнились.

— Знаю. И?

— С турками тебе это еще воевать и воевать. А коли примешь предложение Алексея Михайловича, то станешь наместником всей Сечи.

— Наместником?

— Гетманом.

— С чего бы вдруг такие предложения?

— Так и от тебя потребуется не меньше. За землицу отслужить придется.

— Чем же?

— А вот тем. Откуда турки воду берут?

— Для коней из речки, для себя — из колодцев.

Мешок тяжко бухнулся прямо на карту.

— Тут сорок мешочков. Один высыпь в колодец…

Что‑что, а соединения мышьяка достать было несложно. Софья Алексею с собой на войну три таких мешка дала, не пожалела. На войне, знаете ли, все средства хороши, чтобы выжить да вернуться. И коли представится случай…

— Ты мне что предлагаешь?!

— А вот то. Сейчас нам с нехристями не сладить, а коли ослабнут они, кто помрет, кто животом маяться злобно будет… сам понимаешь.

Петр понимал.

Но…

— Не по — христиански это…

— А это?

Фрол запустил руку за пазуху, и на стол высыпалась горсть зеленых камней. Не слишком большая, камней двадцать, не более, но учитывая цену на изумруды — стоили они поболее иного мешка с золотом. Блеснули острые грани.

— Это — задаток. Подумай, коли согласишься, у палатки белую ленту привяжи на веревку, да и просто белая тряпка сойдет. Мы узнаем.

— Шпионите?

— Разведываем.

— Ты мне подлость предлагаешь!

— Я тебе мечту твою предлагаю. На блюдечке.

— Откель знать мне, что не обманешь?

— Служил бы я обманщику? Уж поверь мне, все, что государь мне обещал — все исполнено было.

— А коли обманут?

В таком ключе разговор длился еще долго. Петру и согласиться хотелось на предложение, и боязно было, и колебался он…

Фрол мягко убеждал, не показывая виду, хоть и тянуло его ахнуть несговорчивого гетмана с размаху по черепу. Но — нельзя. Дипломатия это называется, когда перед каждой гнидой прогибаешься, вместо того, чтобы шашку вытащить — и от плеча ее до пояса…

Но ради Алексея Алексеевича…

Сговорились, уж когда светать начало. Фрол оставил изумруды и мешок в палатке и выскользнул в темноту, буркнув на прощание:

— Провожать не надобно…

Петр остался в раздерганных — иначе и не скажешь — чувствах. Фрол же прошел по лагерю, задержался в паре мест, потом, не привлекая внимания, нырнул в лес — и только его и видели.

Только горяча послушного коня, понукая его мчаться быстрее, он позволил себе перевести дух.

Удастся ли?

Во всяком случае, он свое дело сделал. И этим повернул колесо истории. Только об этом он не знал. Да и не надобно — результата хватит.

* * *

Второй акт пьесы разыгрался на следующий день, ближе к вечеру. Легко ли внедрить в войско своих казаков?

Да уж не так сложно! Пять тысяч! Пять тысяч предателей веры христианской и земли православной пришли с султаном! Даже побольше их было. И знать каждого в лицо?

Это просто нереально. Так что совершенно случайно у султана материализовалось подметное письмо. Наверное, ветром принесло. Да так удачно, со стрелой сразу…

Султан вышел из шатра, поглядел, но соизволил свиток со стрелы снять и распечатать. И даже прочесть.

Ну а там — донос. Так и так, Петруша Дорошенко, коего вы до сих пор милостиво не прибили — предатель, причем двойной. И ждет только случая, дабы отравить колодцы и смыться. Не верите?

Так поищите у него яд! И изумруды, полученные от русского государя.

Два раза предлагать не пришлось. Султан и так казакам особо не доверял, а уж теперь…

Стоит ли говорить, что гетмана пригласили вежливо, а вот его палатку обыскивали весьма грубо? Обыскали, нашли — и бросили мешок перед султаном, который задал вполне закономерный вопрос:

— Что это?

Дорошенко побледнел, залопотал что‑то… поздно. Если бы он пришел сам и сразу, если бы хоть чуть раньше…

История сослагательных наклонений не терпит.

Но пока он решал, как оправдаться, снаружи взвился истошный крик.

— НЕХРИСТИ ГЕТМАНА УБИВАЮТ!!!

И этот крик подхватили люди в разных концах лагеря, схватились за оружие казаки, взметнулись янычары, побелел от ярости султан…

Буря могла бы еще не разразиться, все бы объяснилось и утряслось, но кто‑то (имени героя история так и не сохранила) сделал первый выстрел.

Казаки и так с трудом терпели турок, те, в свою очередь, недолюбливали предателей, а крымчаки не любили ни тех, ни других. Пока между вожаками трех стай был мир — был и покой, хотя и относительный. А вот как только хворосту подбросили…

И выскочить бы сейчас из шатра Петру, и крикнуть бы, что никто его не трогал, но сделал султан жест рукой, который телохранители приняли за команду — и изготовились защищать своего господина, а гетман решил, что сие нападение на него и схватился за оружие.

И тут же упал, обливаясь кровью под мечами султанских телохранителей. А снаружи кипел бой — и теперь уже никто не смог бы остановить его, даже спустись с неба Богородица — и то головой покачала бы, потому как там, где людьми овладевает безумие — Богу не место.

И не место здесь было милосердию и жалости.

Казаки пробивались на волю, благо, и стояли‑то не в середине, а ближе к краю лагеря, но резня…

Яростная, бессмысленная, жестокая, опьяняющая кровью и превращающая людей в диких животных…