Разрушительная красота (сборник) - Евгения Михайлова

Она приехала в редакцию и только здесь вспомнила, что не перезвонила Олесю. Но она отправила материал. Если он не позвонил и не ответил, значит, все в порядке.

Даша сразу прошла в свой закуток. Это единственная привилегия любовницы заведующего отделом репортеров: она сидит не в общей комнате, а за хлипкой, отделяющей ее от остальных, перегородкой с проемом вместо двери. Даша включила компьютер, посмотрела план работы на сегодня и почувствовала, как она уже устала.

Через пять минут в проеме появилась статная фигура Леона.

— Привет, — сказал он.

— Привет, Лесь. Извини, закрутилась, не перезвонила. Все нормально?

— Да, — ответил Олесь. — Все в порядке.

У Даши замерло сердце в теплой волне. Такое красноречие может означать только одно. Он соскучился. И сразу день стал ярче, дела пошли легче, Даша каждый час звонила деду, иногда советовалась с Ниной. Репортаж по уже собранному материалу лег, как слова на написанную для него музыку. Даша отправила его Олесю, тот, прочитав, переслал в отдел иллюстраций, Виктор Маевский позвонил спросить, есть ли у нее снимок или надо кого-то посылать.

— У меня, конечно, есть, и не один, но вам, наверное, не понравится. Я плохо фотографирую. Но отправляю.

— Зайди, — позвонил он через три минуты. — Я просто спросить хотел, Даша. А почему ты сказала, что плохо фотографируешь? Отличные снимки. Фотокоры делают хуже.

— На самом деле я плохо фотографирую. Но иногда, когда что-то очень нравится или, наоборот, ненавистно, получается хорошо. Сама удивляюсь, как будто кто-то за меня сделал, я только нажала.

— Ах ты, девочка, — сказал он вдруг растроганно, как Яша.

Подошел близко, прижал ее к себе и погладил по голове. Даше показалось это настолько нормально и естественно, что она с облегчением уткнулась лбом в его грудь. Он настолько старше, он такой открытый и добрый, а она так устала в последнее время. Она не привыкла быть опорой для двух близких людей, вдруг ставших беспомощными, как малые дети. У нее тяжелая работа, у нее холодноватые удаленные родители, у нее мужчина, для которого лишнее слово, лишнее движение, лишнее проявление чувств — это ненужный труд. Она безумно устала.

Так прозвучал следующий куплет «Скажите, девушки…». Пройдет какое-то время, и Даша с ужасом поймет, что ситуация уже необратима. Но поймет она, как в анекдотах об обманутых мужьях, последней.

Она стала приходить к Виктору и по звонку, и сама. И по делу, и просто так. Она все рассказывала. Он вникал в проблемы, давал какие-то советы, предлагал помощь то машиной, то достать какие-то лекарства, которые каким-то чудом удавалось выписать для Гали. У Нины, конечно, и врачи оказались знакомые, даже приходили в «Холмы» наблюдать за Галей. Желание Виктора обнять Дашу, прижать к себе было такой поддержкой для нее, что и воспринималось исключительно как поддержка. Он добрый, ласковый и чуткий, это скажет любой, кто его знает. Он так прекрасно поет. Даша уже привыкла к тому, что на ставших в редакции привычными посиделках, которые он устраивал, Виктор пел и смотрел только на нее. Пел разные песни, но «Скажите, девушки» исключительно для нее. У нее был период этой мелодии. Собственно, быстро привыкли все, для всех эти минуты посиделок были облегчением и поддержкой. Даже Леон заглядывал иногда ненадолго. И чаще всего именно после посиделок с песнями Виктора он увозил Дашу к себе домой. У него и страсть была сдержанной и молчаливой. Но тут ничего не перепутаешь, ни с какой заботой и поддержкой. Это была настоящая, сильная, мужская, подчиняющая и ее, и обстоятельства страсть.

Но настала минута, которая все открыла Даше. То, что так не хотелось замечать. Она вечером уехала с Леоном, а утром вошла к Виктору по его звонку. И просто налетела на его напряженный, страдающий взгляд. Она так испугалась, что подумала, как тогда, когда увидела Галю-скелет перед зеркалом, затягивающей на себе страшный ремень: «Это беда». Так оно и оказалось. Просто масштабы этой беды никто бы не смог заранее представить. Никто бы не смог ничего предсказать, ничего остановить. Уже никто.

Однажды утром к ней зашел Дима, необычно серьезный, придвинул к ее столу еще один стул, сел рядом и произнес:

— Плохи дела, Дарья.

У нее перехватило дыхание: подумала, что из дома почему-то позвонили не ей. Но Дима продолжил:

— Виктор. Плохи у нас дела. У меня подряд четыре ночных эфира. Заметил сразу, что Витя домой не уходит. Думал, работа срочная… А он пьет. Вот так сидит один всю ночь и пьет.

— Я не понимаю… Что это?

— Ты не понимаешь, в чем дело? А мы все чего-то такого давно ждем. У Виктора днем дрожат руки, а сейчас я зашел к нему, его не было в кабинете, а на столе — нитроглицерин.

— У него больное сердце?

— Видимо, так.

— Что же делать?

— Ты у меня спрашиваешь? А я спросил у ясеня… Далее по тексту.

Он вышел, а Даша долго сидела и слушала, как колотится ее сердце. Нитроглицерин. Его же носят с собой только при серьезных диагнозах.

Она решилась зайти к Виктору лишь часа через два. Шла с безумной надеждой на то, что Дима просто по-дурацки пошутил. У него не самый аккуратный юмор. Вошла и сразу заметила то, что уже видят все, кроме нее. Виктор осунулся, под глазами синие тени. Увидев ее, он не просиял от счастья, как обычно, — или ей казалось, что он вообще когда-то сиял? — он улыбнулся неуверенно, смущенно. Механически спрятал под пиджак манжеты светло-голубой рубашки. Он такой чистоплотный, всегда ухоженный.

Они поговорили по делу. Да какое дело… Даша не могла выносить его взгляд. Даже Джуня на нее никогда так не смотрела. А собаки — эталон преданности. И у Джуни есть основания так ее любить. Он, этот прекрасный и талантливый человек, всего лишь побыл ее жилеткой для эгоистичных всхлипов.

Даша стойко довела разговор до появления в нем какого-то смысла, ушла, убежала к себе, чтобы у себя начать маяться, мучиться, метаться. Что делать? Что делать? Что делать?.. А поделать-то ничего нельзя. Они сидят тут, как приговоренные, как привязанные, пришитые друг к другу. И на нее идет войной ее же страх. Она решила, да, она все же приняла слабое такое, малодушное, но решение. Она будет приходить к Виктору, но все реже, сделает их встречи все короче. И все как-то обойдется… Как-то обойдется?..

«Ну, какое же это решение?» — поняла Даша через час, когда Виктор вошел к ней сам. Не ребенок, не подросток, не юноша даже. Не злой, не грубый, не упрямый, даже не такой уж страстный, раз она так долго ничего не соображала. Добрый и ласковый человек, который как-то сошел с ума. Кроткий человек. Как героиня Достоевского. Как… Галя? Господи боже мой, какое дикое сравнение! Но Даша видела перед собой именно обреченность кроткого человека. Он сказал:

— Дашенька, я тебя ничем не обидел? Не испугал? Почему ты так быстро ушла? Подойди ко мне. Я только дотронусь, посмотрю. И тотчас уйду.

Да, конечно, он сошел с ума. И опять какая-то дикая мысль пришла в голову. Слова Нины: «Что же она будет лежать там, под препаратами…» Даша встала и подошла к нему. И он не схватил ее, не прижал, а действительно гладил, как раньше бабушка, как Яша… И она чувствовала то же тепло. И слезы уже бежали по щекам, потекли по шее, в вырез блузки. На пороге остановился Дима, тут же ушел. Потом еще кто-то заглянул и сбежал. Потом вообще постоял немного Олесь. И тоже тихо ушел. Виктор никого из них не видел.