Девятнадцать писем - Джоди Перри

— Ты не должна обнимать меня, если для тебя это неловко, Джем.

— Но я хочу. Хочу по многим причинам. Я хочу обнять тебя из-за потери твоей матери. Я хочу обнять тебя за то, что спас меня от змеи. Я хочу обнять тебя за всё, что ты подарил мне после аварии. Неделями после моей комы… не было никакой надежды. Я даже не могу описать словами, что я тогда чувствовала. Были времена, когда я жалела, что выжила.

— Джем, — произношу я, когда к горлу поднимается комок. Я знал, что ей было грустно, по понятной причине, но никогда не думал, что всё было так отчаянно.

— Затем ты начал писать мне письма, — хоть в её глазах блестели слёзы, на её лице улыбка, пока она говорит. — Ты понятия не имеешь, что эти письма со мной сделали. Они дали мне надежду, когда её не было.

Её слова вызывают у меня улыбку.

— Я рад, что они помогают.

— Помогают, — на её лице появляется румянец, а выражение лица становится обнадёженным. — Так я могу тебя обнять?

— Всегда пожалуйста, — говорю я, широко раскрывая руки.

Она нервно хихикает, пока её руки обвиваются вокруг моей талии, её прикосновение пробуждает все мои нервные окончания.

Обхватив её руками, я притягиваю её ближе к себе.

— Тебе никогда не нужно спрашивать разрешения, чтобы обнять меня, Джем. Никогда. Считай меня своей личной машиной для объятий.

С её губ срывается сладкий смех, когда она зарывается лицом в мою грудь.

— Ммм. Ты так хорошо пахнешь.

Моя улыбка становится шире. Прежняя Джемма постоянно так говорила.

Всё во мне хочет зарыться лицом в её волосы и глубоко вдохнуть. У неё всегда был самый пьянящий запах, но я не хочу её напугать. Вместо этого я закрываю глаза и наслаждаюсь тем, что снова чувствую её в своих руках.

— Ферма моих бабушки и дедушки далеко отсюда? — спрашивает она, как только мы садимся в машину.

— В паре часов, — отвечаю я. — Моего отца сегодня выписывают из больницы, так что у меня не будет времени тебя отвезти, но мы можем съездить туда на выходных, если хочешь.

Когда я бросаю взгляд в её сторону, она улыбается.

— Мне бы этого хотелось, и я рада слышать, что твоему отцу лучше. Я бы хотела с ним встретиться.

— Когда будешь готова, только скажи.

— Я знаю, что технически уже знакома с ним, но…

— Ты могла бы поехать со мной в больницу после физиотерапии, если хочешь.

— Хорошо. Я бы с удовольствием.

Как и я.

* * *

— Мне нужно тебя предупредить, — говорю я Джемме, пока мы идём по длинному коридору к палате моего отца, — он может тебя не вспомнить, так что не расстраивайся, если этого не случится.

Полагаю, это работает в обе стороны, она тоже его не вспомнит.

— Почему он меня не помнит?

— У него Альцгеймер.

— О, Брэкстон, — с сочувствием произносит она. — Мне так жаль.

Вместо ответа я натягиваю улыбку. Мне тоже жаль. Я чувствую себя беспомощным, потому что не могу остановить прогресс этой болезни, но по большей части у меня болит за него сердце. Это так нечестно.

Когда мы заходим в его палату, он сидит в кровати с чашкой чая.

— Привет, пап, — говорю я, когда мы подходим к его кровати.

— И вам привет, — отвечает он, но я уже могу сказать по его ошеломлённому взгляду, что он не знает, кто мы.

— Ты сегодня выписываешься из этой конторы, — я поднимаю маленький пакет в руке, в котором лежит его одежда. — Я принёс тебе кое-какую одежду.

Я вижу, как его взгляд перемещается к Джемме, и когда я перевожу взгляд на неё, то вижу, как она с напряжением смотрит на него.

— А кто это милое создание? — спрашивает мой отец.

— Это Джемма.

— Приятно с вами познакомиться, мистер Спенсер, — говорит она, протягивая ему руку.

— Взаимно, юная леди.

Я подвигаю для Джеммы стул, и она просто сидит и смотрит на него.

Когда он допивает свой чай, я помогаю ему подняться с кровати и провожаю его в уборную, чтобы он мог переодеться. Я боюсь, что он снова упадёт. Печальная часть в том, что его тело по-прежнему разумно подтянутое и крепкое для его возраста. Его подводит только разум.

Я иду за Джеммой и своим отцом, когда мы доезжаем до дома. Она держит его под руку, пока они болтают. Это напоминает мне старые добрые времена, когда они обожали друг друга.

Когда-то я принимал всё, что у меня было, за должное, но больше нет. Я отдал бы что угодно, чтобы всё стало по-прежнему.

— Твой папа очень милый, — говорит Джемма, когда я выезжаю с парковки.

Персонал в доме престарелых любит его; он никогда не вызывает у них никаких проблем. Две медсестры суетились вокруг него, когда мы уходили, и он улыбался. Думаю, ему нравится всё это внимание, поэтому мне всегда легче оставлять его здесь.

— Он хороший человек. Вы двое когда-то были очень близки.

— Он мне очень нравится. Он давно болеет?

— Диагноз поставили почти три года назад. Поначалу он забывал мелочи, например, куда положил свои очки или принимал ли лекарства. Когда он начал задавать один и тот же вопрос бесконечное количество раз или постоянно повторяться, мы поняли, что есть проблема. Лекарства, которые прописал ему врач, немного помогали, но с тех пор болезнь прогрессировала с большой скоростью.

— Это так печально.

— Да уж. Меня разрывало на части от того, что пришлось привезти его сюда, но это лучшее место для него. Я должен стараться это помнить.

— Я могу представить, как тяжело тебе было принимать это решение.

— Было тяжело. Но ты оказывала огромную поддержку. Ты всегда знала, как поднять мне настроение. Не думаю, что я прошёл бы через это без тебя.

Мои глаза на мгновение отрываются от дороги, перемещаясь к ней. Боже, я так сильно скучаю по своей жене. Я знаю, она по-прежнему здесь, но, с другой стороны, это не так. Всё не так, как было раньше, и я не знаю, будет ли когда-нибудь снова.

Большую часть дороги до дома мы молчим, а затем она тихо произносит:

— Брэкстон?

— Да.

— Ты правда боишься высоты?

Я прочищаю горло, сворачивая на улицу Кристин.

Я не могу поверить, что вообще признался в этом спустя столько времени.

— Да.

Я слегка ёрзаю на сидении. Не знаю, почему из-за этого я чувствую себя менее мужественным, но это так.

— Ты должен был мне сказать. Уверена, я бы поняла, — она права, наверное, она поняла бы, но это моя неуверенность останавливала меня от признания в глубочайшем страхе. Я не могу пасть в её глазах. Она всегда заставляла меня чувствовать себя героем, когда на самом деле я был кем угодно другим. — Надеюсь, я не заставила тебя страдать слишком сильно.