Жизнь и приключения чудака - Владимир Железников

– Посиди около меня, – вместо ответа сказала Наташка. – И почитай. Ты ведь ее не боишься?

– Я?! С чего это ты взяла? – спросил я. – Что тебе почитать?

– «Золушку», – потребовала Наташка.

Я сел около нее и взял «Золушку».

– Боря, – спросила Наташка, – ты еще не ездил к тете Оле?

– Нет, – ответил я, – но обязательно съезжу, не волнуйся.

– Боря, как ты думаешь, кем мне стать в цирке?

– Пойди в акробатки, – сказал я. – Будешь летать под куполом цирка.

– Под куполом я боюсь, – созналась Наташка.

– Ну, в дрессировщики тигров, – предложил я. – Интересно.

– Тигров я тоже боюсь.

– Тогда в ученики к фокуснику.

– Вот хорошо, буду фокусником, – решила она. – Читай…

– «Жил-был один человек, – читал я. – Умерла у него жена, и остался он вдвоем с дочерью… Вскоре он женился во второй раз на самой гордой и сердитой женщине на свете…»

Вот тут-то и произошла неприятность. Только я подумал, что Наташка не случайно выбрала эту сказку, что она думает, что эта сказка почти про нее, что поэтому она себе и имя для цирка выбрала Золушка, как в дверях комнаты появилась Надежда Васильевна.

Я не слышал, как она вошла. В руках у нее был громадный резиновый крокодил.

Мы поздоровались, оба испытывая неловкость. Я ей сказал, что читаю Наташке сказку, хотя это и так было понятно.

– А ведь Наташа заразная, – сказала Надежда Васильевна и строго добавила, обращаясь к ней: – Хорошо ли это будет, друг мой, если ты заразишь ветрянкой Борю?

Теперь обращение «друг мой» совсем мне не понравилось. Она определенно не умела обращаться с детьми. Ну кто им так говорит: «друг мой»?

Конечно, в ответ на эти слова Наташка вызывающе повернулась к стене и не пожелала объяснить действительное положение дел.

– А я болел ветрянкой, – сказал я.

– Тогда не страшно, – обрадовалась Надежда Васильевна, – тогда все в порядке. Посмотрите, что я принесла. – Она показала нам крокодила.

Никто не удивлялся, ни я, ни Наташка, хотя Надежда Васильевна явно хотела нас потрясти. В воздухе все еще висели ее слова «друг мой», холодные, как ледяной ветер.

Но Надежда Васильевна не сдалась. Отчаянный человек, она присела на корточки, опустила свое ценное приобретение на пол, и крокодил начал лениво и смешно открывать и закрывать крокодилову пасть.

Смех Надежды Васильевны одиноко и коротко прозвучал в комнате.

– Это самый веселый в мире крокодил, – сказала Надежда Васильевна. – Он умеет лечить ветрянку.

– Ничего крокодил, – уныло сказал я.

Наступила неловкая пауза, которая затягивалась и затягивалась, и молчание уже было бесконечным. Я сидел скорчившись на стуле, Наташка лежала лицом к стене, показывая нам спину, а Надежда Васильевна так и осталась сидеть на корточках около крокодила.

А крокодил по-прежнему нелепо и ненужно открывал и закрывал пасть: у крокодила были зеленые глаза, красный язык и много-много белых пластмассовых зубов.

Наконец Надежда Васильевна встала и безразличным голосом объявила:

– Раз тебе не нравится крокодил, то будем пить чай. Я принесла свежие булочки.

– Не хочу чаю, – капризничала Наташка. – Хочу, чтобы Боря дочитал про Золушку.

– Хорошо, друг мой, – согласилась Надежда Васильевна. – Пока Боря тебе дочитает, вскипит чайник и ты как раз захочешь чаю.

Она вышла из комнаты, а Наташка показала ей в спину язык, потом, передразнивая, сказала:

– «Друг мой»!

– «Жил-был один человек…» – начал я читать.

– Читай погромче, – потребовала Наташка.

– «Умерла у него жена, и остался он вдвоем с дочерью. Вскоре он женился во второй раз, на самой гордой и сердитой женщине на свете… С первых же дней мачеха стала обижать девушку. Она плохо кормила ее и заставляла делать самую тяжелую работу…»

В это время в комнату с самым решительным видом вошла Надежда Васильевна.

– Боря, – перебила она меня, – ты читаешь без выражения. Дай-ка мне книгу. – Она забрала книгу, но, вместо того чтобы дочитать «Золушку», стала листать страницы: – Лучше я тебе почитаю новую сказку. «Золушку» ты уже знаешь на память… Вот. Хорошая сказка. – И начала читать: – «Жил да был солдат, и было у него трое детей, а жены не было. Но солдат не тужил с детьми, он был настоящий солдат: умел стирать и штопать белье, топить печь, рубить дрова, варить щи и кашу. Но тут началась война, и солдат собрался в поход. Перед этим он женился на молодой женщине, чтобы не оставлять детей одних. Женщина оказалась на редкость доброй и внимательной к детям. Но только солдат ушел из дому, как она тут же переменилась…» – Вдруг она прекратила чтение, но я, сидя с нею рядом, успел заглянуть в книгу и дочитал строку, которую она не прочла: «…и стала настоящей злой мачехой».

– Вот так надо читать, – сказала она, – четко и выразительно. – И захлопнула книгу. – А сейчас я принесу вам все-таки чай. – Она стремительно вышла из комнаты, ее уход был похож на бегство.

При этом она задела ногой крокодила, и он снова стал «работать» пастью. Я рассмеялся: ну и автомат! Потом посмотрел на Наташку и увидел, что она тихо плачет и по щекам у нее текут зеленые слезы.

– Ты чего? – возмутился я.

– А я знаю эту сказку, – сказала Наташка. – Она тоже про злую мачеху.

И ей стало совсем себя жалко, и слезы у нее полились еще сильнее.

– А ну перестань! – сказал я. – Если в цирке узнают, что ты плачешь от каждой сказки, хорошо ли это будет, «друг мой»?

* * *

Через несколько дней после этого Надежда Васильевна собрала вещи и уехала. Представляете, уехала! Совсем, навсегда, подхватив свою виолончель и чемодан.

Головы наших кумушек торчали в окнах, их взгляды сопровождали ее от дверей подъезда до такси. И откуда они пронюхали все в одну секунду?

Но расскажу по порядку.

Незадолго до ее отъезда у нас произошел тяжелый разговор. Может быть, если бы не было этого разговора, все сложилось бы по-другому.

Мы шли вместе: я – в школу, она – на репетицию. Я знал, что Надежда Васильевна опаздывает, но она не обращала на это внимания. Видно, ей нестерпимо нужно было поговорить со мной. Я, чтобы ускорить дело, сообщил ей сногсшибательную новость о том, что Наташка собирается уйти в цирк.

Она сначала смутилась и стала судорожно перекладывать виолончель из одной руки в другую, будто виолончель потяжелела и нести ее стало неловко. Этим она занималась несколько минут, потом рассмеялась, кстати довольно неуверенно, и сказала:

– Ну, это детские забавы. Кто из нас в трудную минуту не собирался куда-нибудь бежать.