Русские качели: из огня да в полымя - Николай Васильевич Сенчев

редактора, таким же, как Иван Степанович Гагарин в «Уральском рабочем», Леонид Петрович Кравченко в «Труде» и Михаил Федорович Ненашев в «Советской России». И я старался не прерывать отношения с коллегами из этих дорогих для меня газет.

Однажды раздался звонок из отдела культуры «Советской России»: что там у вас случилось с Юрием Антоновым, почему он прервал гастрольный концерт, можешь об этом написать? История с Юрием Антоновым, действительно, вышла скандальная и даже немного дурацкая. Артисты во главе с певцом явно были в приподнятом состоянии, но не только от творческого возбуждения. Это было заметно. Поскольку я сам был очевидцем сорванного концерта, то мне не понадобилось что-то уточнять. Как всё это было я изложил в корреспонденции «Испортил песню»:

«В Куйбышеве прерваны гастроли популярного певца и композитора Юрия Антонова. Что же случилось в Куйбышевском дворце спорта, где выступал артист?

Уже в первых минутах концертах Ю. Антонов начал устанавливать своеобразный контакт с залом, то и дело адресуя язвительные реплики партеру и «демократически» заигрывая с галеркой. Оскорбительны были его обращения к зрителям старшего возраста.

Все это можно было бы понять как не совсем удачные шутки, если бы артист не нагнетал их от выступления к выступлению, явно демонстрируя пренебрежительное, высокомерное отношение к залу.

Ну а что сам концерт? Репертуар Антонова был откровенно беден. И только однажды, когда со сцены зазвучала песня «Снегири», зрители увидели, что перед ними прежний Антонов — певец мягкого душевного склада, лиричный, доверительный. Но это было мгновение, которое, к сожалению, не почувствовал и не подхватил сам артист.

Финал гастролей таков. В негромком всплеске жидких аплодисментов Юрий Антонов расслышал брошенную кем-то раздраженную фразу: «Это же халтура!» Он потребовал, чтобы зритель немедленно покинул зал. А затем сам ушел со сцены и больше не появился.

В партере, между прочим, сидели в основном рабочие куйбышевских предприятий, жители пригородных районов, купившие билеты по коллективным заявкам. Их надежды, как и других зрителей, увидеть праздник эстрадной песни не оправдались».

Вот и вся история… И никто бы её не вспомнил, если спустя какое-то время сам Юрий Михайлович не стал бы раздувать её до масштабов политического преследования неугодного певца. На разных телевизионных каналах он рассказывал, как стал жертвой партийно-советской бюрократии, как злобно мстили ему за его демократические настроения. Телевизионные ведущие охали-ахали и чуть ли не рыдали от обиды за всенародного любимца.

Юрий Антонов в самом деле был и остаётся любимым певцом. Ему и в подмётки не годятся иные современные певуны и певуньи, не сходящие с телеэкранов в прайм-тайм. Кстати, самого Антонова теперь не увидишь и не услышишь в музыкальных программах электронных СМИ. А тогда его как козырь, то и дело вытаскивали на экран, чтобы показать, какого человека «гнобила» советская власть.

Я сам критически воспринимал многое, что происходило в моём Отечестве под именем СССР. Видел, что причины всяческих неурядиц, экономических, социальных и нравственных уродств коренились в самом человеке, в его зоологических инстинктах, в неразвитости сознания. Но никогда не считал, что, выбрав социалистический путь развития, страна вошла в тупик. А именно такой вывод, внушаемый идеологами либеральной рыночной экономики, стал звучать на всех перекрестках. На телеэкранах появились узнаваемые лица, рассказывающие байки о том, как Советская власть терроризировала их души, посягала на свободу мысли.

Вот известный артист на телевизионной тусовке рассказывает, что великого русского поэта Сергея Есенина ему приходилось читать тайком под одеялом. Боялся, что за это донесут в соответствующие органы и его лишат работы. Другой человек, тоже узнаваемый, познакомился с романом Булгакова «Мастер и Маргарита» в начале семидесятых годов, купив самиздатовскую книгу из-под полы, с оглядкой, как бы не замели за это. И этому беспардонному вранью непросвещённый телезритель вынужден верить на слово. Никакой телеведущий не скажет, что Сергей Есенин никогда не был под запретом, что роман «Мастер и Маргарита» был опубликован в столичном журнале в 1967 году и позднее регулярно издавался немаленькими тиражами.

Моя однокурсница по факультету журналистики в недавнем разговоре о том, какую страну мы потеряли, запальчиво и зло сказала: «О чем жалеть? Нам в советской школе даже Достоевского не дозволяли читать!». Дорогая моя, ответил я ей, ты, наверное, забыла, что литературу в школе нам давали по полной программе. Другое дело, что качество преподавания хромало. А читать или не читать Достоевского — это ты решала сама.

И вот таких примеров лжи, искажения фактов, нагромождения непроверенных слухов было невпроворот. Думаю, Юрий Антонов со своей куйбышевской историей удачно подвернулся кому-то под руку и его вписали в долговременный сценарий разоблачения прошлой «постыдной нашей жизни». Чтобы завершить эту тему, добавлю одну красноречивую деталь. Известный гитарист Виктор Зинчук работал музыкальным руководителем группы Юрия Антонова как раз в то время, когда произошел тот самый скандал. Как позднее говорил сам Зинчук, после этой истории он пересмотрел свои взгляды на концертную деятельность и решил уйти от Антонова, занявшись сольными выступлениями.

ХХХ

В начале лета 1987 года мне позвонил собкор «Правды» по Куйбышевской области Владимир Александрович Шалгунов. Мы были с ним достаточно близко знакомы. Жили недалеко друг от друга, иногда встречались в баре, выпивали по рюмке водки. Мне было интересно с ним общаться. В журналистской среде он слыл старожилом, хорошо разбирался в хитросплетениях бюрократической власти, мог, если возникала такая необходимость, дать дельный совет. На этот раз он меня удивил:

— В корсети «Правды», — сказал Вадим Александрович, — интересуются тобой, не хочешь ли перейти к нам на работу?

Меня это предложение застало врасплох. В Куйбышев я перебрался из Новосибирска исключительно по семейным обстоятельствам. Вскоре после переезда похоронили маму, а отца забрала к себе одна из моих старших сестер. Казалось бы, теперь меня ничто не держит и мне будет легко согласиться на это лестное предложение. Но я колебался. Семья уже устала от переездов. Старший сын Павел за какие-то пять лет сменил шесть школ. И в каждую школу ему приходилось все труднее и труднее вживаться. Он был проказливым, ершистым мальчишкой, и это ещё больше усложняло его юную жизнь и добавляло нам хлопот.

Жена Елена, подобно нитке за иголкой, безропотно следовала за мной. Но и она на этот раз помрачнела, узнав о нашем возможном очередном