Роковое сходство - Патриция Гэфни

«В сущности, – подумала она про себя, – снисхождение – это все же лучше, чем откровенное равнодушие». А ведь именно так относился к ней отец первые пятнадцать лет ее жизни. Анна была достаточно проницательна и давным-давно догадалась, что ее интерес к кораблестроению был изначально продиктован стремлением понравиться ему, привлечь хоть скудную толику его внимания.

Увы, ее старания так и не увенчались сколько-нибудь заметным успехом, однако с годами увлечение судостроением само по себе вознаградило ее за труды. Корабли стали ее страстью – единственной страстью, как ей казалось до того самого дня, когда Николас сделал ей предложение руки и сердца.

– Но Ник был не такой, – догадался Броуди, прерывая ход ее мыслей.

– Да, Ник был не такой. Он принимал меня всерьез и никогда не относился ко мне свысока. Иногда он даже спрашивал у меня совета.

– А после смерти вашего брата?

– Николас и Томас годами работали вместе, но так и не стали близкими друзьями… во всяком случае, мне так казалось. Поэтому я удивилась, когда Николас пришел ко мне после несчастного случая с моим братом. Он нуждался в утешении. Я тоже в нем нуждалась. Мы… оказали поддержку друг другу.

Лицо Броуди осталось бесстрастным, но в душе у него шевельнулось скверное подозрение.

– Мы начали встречаться и проводить время вместе не только на работе, – задумчиво продолжала Анна, – мы стали все больше говорить о вещах, совсем не связанных с кораблестроением.

Она улыбнулась. Ее кроткие глаза были полны воспоминаний.

– И вы полюбили друг друга…

– Ник полюбил меня, – с улыбкой поправила его Анна. – Я всегда его любила. А через шесть месяцев после смерти Томаса он сделал мне предложение. В этом самом костюме.

Да, теперь она могла говорить об этом с улыбкой. Ей почему-то было легко рассказывать мистеру Броуди о его брате.

Броуди откинулся назад, опираясь на руки, и посмотрел на облака, пытаясь представить себе брата рядом с этой женщиной. Почему-то ему никак не удавалось совместить образ Анны с тем человеком, каким, по его представлениям, стал Ник. Кусочки мозаики не складывались – какого-то фрагмента не хватало.

– Поначалу мой отец возражал. Насколько я поняла, он намеревался выдать меня замуж за какого-нибудь пэра, за титулованного аристократа… ну, словом за кого-то из тех, кому я была представлена на выпускном балу. Но я настояла на своем!

– Впервые в жизни? – предположил Броуди, хотя не сомневался в ее ответе.

– Да! Я сказала ему, что выйду замуж за Николаса без его разрешения, если потребуется. Он был так поражен, что сдался без дальнейших споров. Ну… если честно, отец ничего не мог возразить против Николаса кроме того, что он небогат, а в этом ему совестно было признаться. Поэтому он дал согласие.

– Вы рано лишились матери? – спросил Броуди.

– Мне было четыре года, когда она погибла при пожаре.

Они замолчали, думая каждый о своем. Вдруг откуда ни возьмись, появился кот Доменико. Не обращая внимания на Броуди, он взобрался на скамью, устроился на коленях у Анны, свернулся тяжелым теплым клубком и заурчал. Она погладила густую лохматую шерсть и села на скамейке поглубже, приспосабливаясь к его немалому весу.

Ей самой не верилось, что она поведала мистеру Броуди о таких секретах, которыми раньше не делилась ни с кем. Но стоило ли удивляться? Николас умер безвременной и страшной смертью, за которой не последовало ни отпевания, ни похорон, он ушел из жизни неоплаканным, и у нее не было возможности разделить свое горе с родными и друзьями. Она приехала в Италию одна, поселилась в чужом для нее доме и была вынуждена нести бремя утраты в одиночку. Конечно, Эйдин был ее старым другом, но даже с ним Анна чувствовала себя стесненной и не могла говорить свободно.

А вот с мистером Броуди – во всяком случае сейчас, в этот миг – она наконец сбросила груз обычной скованности. Естественный и непринужденный разговор о Николасе оказал на нее целительное воздействие. Легко было говорить с человеком, тоже любившим Николаса; какой-то безошибочный инстинкт подсказывал ей, что Броуди горячо любил брата. Несмотря на все то, что произошло между ними в прошлом или могло произойти в будущем, она знала, что всегда будет ему благодарна за эти тихие минуты доверия и умиротворения.

Однако возникшее между ними взаимопонимание оказалось недолговечным. Броуди задал следующий вопрос, мгновенно разрушивший очарование:

– Что вы будете делать, если окажется, что О’Данн прав и Ник действительно обкрадывал компанию вашего отца?

– Он этого не делал, – сухо возразила Анна. – Эйдин ошибается. Николас никогда бы так не поступил.

Броуди промолчал, мысленно спрашивая себя, действительно ли она так уверена в невиновности своего покойного мужа, как говорит.

Его молчание возмутило Анну.

– А вы верите, что он был на такое способен? – Она со страхом ждала ответа, но в то же время готовилась отвергнуть его, если этот ответ ее не удовлетворит.

– Не знаю, – честно признался Броуди. – Мы с Ником давно уже перестали быть друзьями: с тех самых пор, как умерла наша мать и мы пошли по жизни разными путями. Надеюсь, что он на это не способен, но…

– Но что? – нетерпеливо спросила Анна. Опершись локтями на колени, Броуди сосредоточенно рассматривал носки своих башмаков.

– Ник всегда был недоволен жизнью, даже когда мы были детьми. Его всегда тянуло к перемене мест. И еще… он всегда был жаден до денег.

«Потому что считал, что его обманом лишили состояния, принадлежавшего ему „по праву рождения“, как он сам говорил», – с горечью подумал Броуди, но вслух сказал другое:

– Давайте скажем так: я этого не исключаю. – Он услыхал, как Доменико сердито замяукал, очутившись на земле, и, подняв голову, увидел вскочившую Анну.

– Ничего другого от вас и не следовало ожидать, – проговорила она сквозь зубы. – Сама не понимаю, зачем только я завела этот разговор. В вашей семье действительно есть преступник, но это вы, а не Николас! Это вас уже повесили бы месяц назад, если бы не случилось чудо! Никогда больше не заговаривайте со мной о моем муже, мистер Броуди. Даже имени его не смейте упоминать! Вы не достойны…

Броуди вскочил и подошел к ней вплотную. Анна не отступила, однако одного взгляда, брошенного на его лицо, оказалось довольно, чтобы понять, что на сей раз она зашла слишком далеко. Он крепко схватил Анну за локти, с удовлетворением наблюдая за испуганным выражением ее лица. Ему до смерти надоело выслушивать, как посторонние люди указывают ему, что он может и чего не может говорить, а главное, он больше не мог выносить еле сдерживаемого презрения этой женщины. Броуди слегка встряхнул ее и наклонился прямо к ее лицу.

– Я буду говорить о «вашем муже», когда захочу и сколько захочу, понятно вам? Да кто вы такая, черт бы вас побрал? – яростно прорычал он, снова с силой растряхивая ее. – Лицемерная гусыня, насаженная на вертел, будет мне указывать, что я не смею произносить имени моего брата! Пора бы вам очнуться, миссис Бальфур, и спустить свою лилейную задницу на нашу грешную землю!