I love Dick - Крис Краус

«На пике забастовки на “Кока-Коле” в 1982 году армия убила всех зачинщиков и их семьи. Адвокатов они тоже убили – и гватемальцев, и американцев. Упустили только одну женщину по имени Марта Торрес; они нашли ее несовершеннолетнюю дочь, выкрали ее и потом ослепили».

Приходило ли мне в голову, что пытки не самая сексуальная тема для разговора на нашем первом, нашем единственном свидании? Нет, ни разу. «Разве ты не видишь? Пересказывая каждый телефонный разговор, письмо, записку, каждую встречу, проведенную в период забастовок, Франдт обращает внимание на то, насколько будничным становится террор. Если бы Мэри Флеминг не продала свою франшизу “Кока-Колы” Джону Троттеру, ультраправому дружку Буша, забастовка могла и не произойти. Все события, связанные с ужасами геноцида, могут быть до тошноты похожими, но появляются они из единичного».

У меня все никак не получалось объяснить, какое отношение геноцид в Гватемале имел к ста восьмидесяти страницам любовных писем, которые я написала вместе с мужем, а затем вручила тебе то ли как бомбу замедленного действия, то ли как помойное ведро, то ли как рукопись. Но у меня получится, обязательно получится. Мне казалось, мы смотрели друг на друга с разных концов очень темного и пугающего котлована. Истина и препятствия. Истина и секс. Я говорила, ты слушал. Ты был свидетелем того, как я превращалась в безумную зануду – над такими издевался ты сам и все твое поколение. Но разве быть свидетелем не предполагает соучастия? «Ты слишком много думаешь», – вот что вы обычно говорите, когда ваше любопытство иссякает.

«Отныне я хочу, чтобы все происходящее со мной принадлежало мне, – сказала я. – Ведь если тут, в Америке, наши собственные жизни – единственный материал, с которым мы можем работать, не стоит ли нам заниматься именно кейс-стадиз?»

О ЕГИПЕТ, Я ОМЫВАЮ СВОИ ВОЛОСЫ, ЧТОБЫ ПОЗНАТЬ ТЕБЯ, и к этому моменту мы ужинали. Лингуине с покупным соусом и салат. Мне не лез и кусок в горло. «Ничего страшного, – сказал ты. – Только меня за собой не тащи».

* * *

«Он схватил меня за плечи и начал трясти». Так Дженнифер Харбери описывает свою первую встречу с Эфраимом Бамакой.

Дженнифер брала интервью у борцов повстанческого движения в военной зоне Тахумулько в 1990 году. Она казалась себе такой бледной и огромной. «По сравнению с остальными я высоченная – метр шестьдесят. Гигантша». Бамака – крестьянин майя, получивший образование в армии повстанцев. К своим тридцати пяти он был человеком с дурной славой и предводителем. Ее удивила встреча с ним. «Он был похож на олененка, что ли, – вспоминала она. – Такой тихий, скрытный. Он никогда не отдавал приказов, но все каким-то образом исполнялось». А когда она брала у него интервью для своей книги устной истории (самый обезличивающий левацкий жанр), он переадресовывал вопросы ей и слушал.

Они влюбились друг в друга. Когда Дженнифер уехала из Тахумулько, Бамака пообещал не писать. «Воображаемых отношений не существует». Но он писал: записки, тайно провезенные из горных районов в убежища, отправленные из Мексики. Через год они встретились снова и поженились. «Такую Дженнифер я не знала, – рассказывала “Нью-Йорк Таймс” ее другая университетская подруга. – Она выглядела такой счастливой».

* * *

Потом, после ужина, ты откинулся в кресле, обездвижил меня взглядом и спросил: «Чего ты хочешь?» Прямой вопрос, приправленный долей иронии. Твой рот был перекошен, искривлен ухмылкой, словно ты уже знал ответ. «На что ты рассчитывала, когда ехала сюда?»

Я сама зашла так далеко, я была готова к любым испытаниям. И я произнесла вслух очевидное: «Я хочу провести ночь с тобой». Ты продолжал пристально и вопросительно смотреть на меня, ожидая большего. (Хотя за последние двенадцать лет я не спала ни с кем, кроме мужа, я не могла припомнить, чтобы переговоры по поводу секса были настолько унизительно однозначными. Но может, оно и к лучшему? Резкий монтажный переход от неявного к буквальному?) В конце концов я сказала: «Я хочу переспать с тобой». И добавила: «Я хочу, чтобы мы занялись сексом».

Ты спросил меня: «Почему?»

(Психиатр Г. Ф. Сирлс в «Происхождении шизофрении» перечисляет шесть способов, как свести собеседника с ума. Способ Номер Четыре: управляй ходом беседы, затем резко смени ее режим.)

Той ночью, когда мы с Сильвером остались у тебя, я видела яркие сны о том, как мы по-разному занимаемся сексом. Мы с Сильвером спали на раскладном диване, и мне снилось, что я незаметно прокралась к тебе в спальню за стеной. Меня поразило, каким спланированным и обдуманным был наш секс. Сон разделился на две отдельные сцены. В Первой Сцене мы на твоей кровати, голые – показанные с фронтально-горизонтального ракурса, как египетские иероглифы. Я на корточках, спина и шея изогнуты, чтобы я могла дотянуться до твоего члена. Пряди моих волос слегка касаются твоих паха и бедер. Это был самый утонченный, психонаучный минет. Во Второй Сцене перспектива меняется на вертикальную. Я сверху, ты плашмя, запрокинул голову, двигаюсь на твоем члене вверх и вниз, каждый раз что-то новое, наше тяжелое дыхание не совпадает.

«Чего ты хочешь?» – спросил ты снова. «Я хочу с тобой переспать». Две недели назад я написала тебе записку: «Мысль о встрече с тобой наедине видится мне абсолютным счастьем и удовольствием». По телефону я спросила, что ты думаешь, и ты ответил: «Я не скажу “нет”», но все причины, предпосылки, все желания разложились на тысячи оттенков, будто солнечный свет сквозь психоделическую призму, и ухнули об пол с глухим звуком, когда ты задал мне вопрос: «Почему?»

Я ответила: «Мне кажется, мы хорошо проведем время».

«Мы были влюблены друг в друга», – рассказывала Дженнифер Харбери «Нью-Йорк Таймс» о своей жизни с Эфраимом Бамакой.

«Мы почти никогда не ссорились –»

* * *

И тут ты сказал: «Но ведь ты совсем меня не знаешь».

* * *

Трасса 126 в западном направлении идет вдоль подножия гор Сан-Падре. На подъезде к Долине Антилоп, ландшафт меняется: округлые покатые холмы становятся более скалистыми, более библейскими. Ночью (третьего декабря), когда мы с Сильвером остались у тебя, потому что (как ты написал ему позже в письме), «если верить прогнозу погоды, вы могли и не доехать до Сан-Бернардино», мы были поражены местностью, в которой ты жил. Экзистенциальная мечта, дзен-метафора всего, что ты поведал о себе… живу «совсем один», снова и снова повторял ты, там, где кончается дорога, на краю города, напротив кладбища. На дорожном знаке перед твоим домом значилось «Тупик». И весь вечер, пока мы трое пьянели все сильнее, ты снова и снова находил способы завести разговор о себе, снова и снова пытался показать, что одиночество – прямая дорога ко всей печали мира. Если обольщение – это стакан виски, то несчастье – бухло.

Ты сказал: «Просто хорошо провести время не получится. Все всегда заканчивается слезами и разочарованием». Когда я продолжила и дальше нести чушь о слепой любви и наваждении, ты заметил: «Все не так просто». Мы поменялись ролями. Я была Ковбоем, ты Жидом. Но я не сдавалась.

«Ну почему все не может быть просто круто?» – сказала я, глядя в окно. Все становилось похожим на сон, вязким, метафизическим. Время тянулось. «Ну хорошо, – сказал ты. – Наркотики есть?»