Сердце Стужи - Яна Летт

– вопреки здравому смыслу – ему стало немного спокойнее. – Но почему?

Магнус откинулся в кресле, рассеянно поболтал бокалом.

– Это долгая история… А любая история, Унельм, складывается из сюжета и идеи. Мудрый человек понимает, что играет большую роль. Поэтому позвольте избавить вас от утомительного груза сюжета, Унельм Гарт, и перейти сразу к идее. Меня зовут Магнус Харстон. Моя фамилия слишком проста, чтобы её можно было назвать с гордостью или значением – поэтому при дворе как-то само собой стало принято называть меня господином Магнусом. Магнус – и только. За право слышать это имя из уст тех, в чьих руках покоится судьба Кьертании, я платил – и плачу – большую цену, но это стоит того. После долгих лет беспрестанного труда я приобрёл самую ценную на свете вещь – и это не слава, не богатство… Самая ценная на свете вещь – влияние, Унельм. Возможность менять мир. И то влияние, которое я всю жизнь стремился приобрести, я употребляю во имя главной цели – благополучия Кьертании и кьертанцев. Всех кьертанцев – не только сидящих в дворцовом парке, но и таких, как вы или я, и таких, которые несоизмеримо менее удачливы, чем вы или я.

Унельм почувствовал, что, хоть и пил он одну чистую воду, его сознание как будто плывёт куда-то под звуки этого сильного, мягкого голоса. Он разомлел от сытости и тепла, и старая колода в его руке замерла, как растрёпанная птица.

– Я не очень понимаю, какое отношение это имеет к…

– О, самое непосредственное, Унельм. – Магнус сделал маленький глоток снисса, поморщился, как будто не привык к крепким напиткам. – Видите ли, благополучие жителей Кьертании недостижимо, если во главе её не встанет кто-то, кто будет думать о людях.

Кажется, Ульм не справился с лицом, потому что Магнус от души расхохотался.

– Я вам тут не о планах переворота вещаю, господин детектив. Я говорю о ней.

Унельм нахмурился:

– Думаю, ей не нужна ваша помощь, чтобы встать во главе. Это и так её судьба… по праву рождения. – Кажется, ему следовало бы произнести это более торжественно – и более жизнерадостно.

– О, само собой… Но сейчас она – весёлое дитя, которое забавляют игры и секреты.

«В том числе и твои секреты. Но знаешь ли ты об этом?»

– …я хорошо знаком с её семьёй. С людьми, которые их окружают, людьми, которые имеют на них – а значит, и на всю Кьертанию – огромное влияние. И, Унельм, эти люди – среди них есть хорошие, но слабые, есть инициативные, но глупые, есть и попросту дурные – так вот, эти люди не принесут Кьертании ничего хорошего. Но она… она отличается. Отличается от всех.

С этим Ульм не мог внутренне не согласиться, поэтому продолжал слушать.

– У неё доброе сердце, но твёрдый характер. Живой ум – и ясный взгляд на вещи. Всю жизнь она росла под гнётом множества условностей, под давлением тех, кто хотел бы властвовать и ею, и страной, – но до сих пор не поддалась чужому влиянию. Другой бы назвал это юношеским бунтом, который перегорит и уйдёт так же, как перегорит и уйдёт однажды её юность – я считаю иначе. А я разбираюсь в людях, Унельм, – иначе, поверьте, я бы никогда не зашёл так далеко.

– И чего вы хотите от меня? – спросил Ульм осторожно. – Чтобы я убедил её в том, что вы – её преданный поклонник?

– О нет. Её доверие мне вовсе ни к чему – помогать кому-то можно и помимо его воли. Я хочу, чтобы вы продолжали быть ей другом. Чтобы продолжили обогащать её представление о жизни – жизни за стенами дворца. Чтобы показывали ей жизнь в Кьертании – такой, какая она есть на самом деле, а не на страницах книг в её библиотеке.

– Я продолжу быть её другом независимо от того, что вы об этом думаете.

– О, не сомневаюсь. В том числе поэтому я обратил на вас внимание, Унельм. Но не только поэтому. Это то, что я вижу одной из важнейших своих задач, – обращать внимание на тех, кто – как бы сформулировать точнее – имеет все шансы обрести немалое влияние впоследствии. Помогать таким людям вставать на правильную дорогу…

– Правильную – или такую, которую вы считаете правильной?

Магнус рассмеялся:

– Ну, бросьте, Унельм. Вы слишком разумны, чтобы полагать, что в мире существует одна объективная истина. Каждый из нас принимает решения, исходя из собственных представлений. Каждый – в том числе и ужасный злодей – полагает, что несёт благо. Но я не злодей, Унельм. – Голос Магнуса снова зазвучал мягко. – И мои представления о благе и правильности – уверяю, не хуже прочих. А если бы вы провели больше времени среди тех, кто наделён властью… Я уверен, вы согласились бы с тем, что они также лучше многих.

– И что же это за представления? – Этот человек не нравился Омилии, она бы наверняка была не в восторге, узнав, что Ульм сидел с ним вот так, запросто… С другой стороны, разве не она хотела узнать о Магнусе больше?

– О, довольно банальные. Я считаю, что каждый человек, родившийся в Кьертании, – независимо от того, родился он во дворце или на задворках континента, – имеет право на все те возможности, что дарит нам наша удивительная родина. И считаю, что каждый имеет право на свободу – свободу ехать куда пожелает, быть тем, кем пожелает…

Магнус попал в точку. Унельм подумал об Омилии, навсегда отдалённой от него дворцовым парком, о вечно улетающих прочь парителях, об утренних дозах эликсира, о воспалившейся коже у разъёма…

– Унельм, я не навязываю помощь – но готов оказать её, если вы согласны принять. Вы производите впечатление талантливого человека. Олке – великолепный детектив, однажды, думаю, о нём будут говорить как о легенде… Но он стареет, и ему нужен преемник. Дело, которое вы сейчас расследуете, – не просто чудовищная история жестоких убийств. Оно слишком многих – и многое – поставило под удар, и чем дольше всё это тянется, тем серьёзнее будут последствия. Боюсь, некоторых из них уже не избежать.

– Даже если бы я захотел принять помощь, – сказал Унельм, и колода вновь ожила в его руках, – а я вовсе не уверен, что не сумею справиться без неё… но если бы захотел – о какой именно помощи идёт речь? И чего вы хотите взамен?

Магнус слегка подался вперёд, будто рыбак, подсекающий добычу.

– Я знаю, что вы собираетесь отправиться в Нижний город, Унельм.