Карфаген должен быть разрушен - Александр Немировский

— Это я слышал! — вставил Публий.

— С помощью Невия я открыл для себя истину, понял, почему герои моей истории напоминают чучел. Ведь на войне не только сражаются, побеждают и терпят поражения. На войне еще и любят! Чем была история Троянской войны без Гекубы, Андромахи, Кассандры, наконец, без Елены?

Схватив со стола свиток, Полибий поднял его над головой.

— Теперь в этом доме, Публий, поселилась тень Софонибы. Я с ней беседую по ночам, чтобы узнать то, о чем умолчали ученые сухари. А если прибавить еще Клио, то…

— Я вижу, у тебя маленький гарем теней, — улыбнулся Публий, — и, кажется, ты можешь не вступать в брак.

— Оставь свои намеки, мальчик, — проговорил Полибий дрогнувшим голосом. — Мне ли теперь думать о женитьбе, когда пошла моя история. Нет, не пошла — полилась, запела. А вместе с нею пою и я! «Мели, мели, мельница…»

— Мели, мели, — одобрительно проговорил Публий. — Я не буду тебя спрашивать, кто эта матрона с таким странным именем. Надеюсь познакомиться с ней в твоей истории. Я рад, что работа движется. Но и ты порадуйся за меня и вместе со мной!

— Новое назначение? — спросил Полибий.

— Не угадал! На этот раз свадьба! Жду тебя утром у дома Корнелии. Не опаздывай.

«Семпрония! — мелькнуло в мыслях Полибия. — Эта девочка! Да, время быстротечно. Значит, эти два римских рода соединились еще раз. Пока я занимаюсь прошлым, Клио вовлекает в свой магический круг новых персонажей. Тиберий и Гай — еще мальчики, а Семпрония становится матроной. У Корнелии одной заботой меньше. Может быть, теперь…»

— Скажи, Публий, — произнес Полибий, нахмурив лоб, — у вас тоже приносят жертвы Гименею?

— У нас нет Гименея, — отозвался юноша. — У нас лары[60]. Кстати, прихвати с собой побольше орехов.

— Обязательно, — проговорил Полибий таким тоном, словно ему было известно, что делают римляне на свадьбе с орехами. И снова запел:

Мели, мели, мельница!

Обернувшись к Публию, он шлепнул себя по лбу:

— Теперь я понял, почему мне не дают покоя эти строки. В поэме Невия есть приписка: «Мы не рабы, привязанные к мельничному колесу судьбы. Мы свободны, как ветер».

Андриск торопился в Рим. Сходство с царевичем, о котором он узнал от случайного встречного, волновало его все больше и больше. В памяти вставала сцена, свидетелем которой он был, находясь в толпе зрителей: царевичи, подпрыгивая и смеясь, не обращая внимания ни на зрителей, ни на увещевания человека в черном, шли по Риму. Андриск запомнил тогда, что братья очень похожи друг на друга. Но то, что сам он похож на них, не пришло ему в голову. «Наверное, едва сойдя с помоста, я был слишком взволнован, чтобы заметить это сходство, — думал он, — или слишком измучен». И вновь, возвращаясь мысленно к этой сцене, он уже воображал себя идущим по Риму. «Александр, Александр», — повторял он имя царевича, примеряя его к себе. Наверное, давая своему первенцу это имя, Персей думал о том великом Александре, который намеревался захватить Рим. Теперь Персей и его младший сын Филипп ушли из жизни. Александр неведомо где. Но должен же он вернуться, чтобы отомстить за отца и брата, за Македонию, где его ждут. Ведь не может история великого народа оборваться, как струна из бычьей жилы. Кто-то ведь должен отомстить и за мой народ, превращенный в рабов?!

— Андриск! Друг мой! Тебя ли я вижу? — послышался знакомый голос.

Повернув голову, юноша увидел Макка. В памяти вспыхнуло все, что было связано с прошлогодним театральным летом. Они обнялись, как старые друзья.

— Ну, как живешь? — спросил Макк, хлопнув Андриска по плечу.

Андриск показал на мулов:

— Как видишь, у меня все по-прежнему. Филоника я завалил шкурами, и он разбогател. Теперь занимается откупами. Мой друг Блоссий учительствует и обращает своих учеников в веру Зенона. Расскажи лучше о себе. Я не вижу Буккона и Доссена. Где ты их оставил?

— Они переменили свои роли, — грустно проговорил Макк. — Наш бродячий театр распался. Буккон женился, и, кажется, не без выгоды. Доссен захворал. И впрямь, мы не молоды. Но людям без нас трудно. Сколько мы им радостей доставляли! И теперь еще нашего «Харона» в деревнях вспоминают! Мы помогали забывать о горестях и бедах.

— Помогали, — согласился Андриск. — Как вино помогает скорбящему. В такой ли помощи нуждаются те, кого топчет Рим своими калигами[61]? Мы, эпирцы, стали рабами. Вот уже три года, как я ищу отца и не могу его найти.

— Да-а! — протянул Макк. — В таких бедах театр не поможет. Ты человек молодой. А я еще застал время, когда Ганнибал владел всем югом Италии. Он тогда освободил рабов, а италикам обещал Рим сокрушить. Казалось бы, дело к этому шло. А Рим победил. И если римляне самого Ганнибала разбили, кто теперь им осмелится перечить? Персей попытался, а что вышло?

— Но тогда эллины более, чем ромеев, боялись Македонии. Рим этим воспользовался и разгромил Персея, Теперь же ромеев ненавидят все — македоняне, эпирцы, фракийцы. О сирийцах я не говорю. Как Рим унизил этот народ! Ахейцы? Разве можно забыть, как он поступил с лучшими людьми Ахайи, вывезя их в Италию без суда и следствия. Нет, если бы теперь Ганнибал появился, ромеям несдобровать!

— Может быть, — вставил Макк. — Но откуда Ганнибалу взяться? Такие, как Ганнибал, раз в тысячу лет рождаются.

— Кстати, — продолжал Андриск, — какая со мной забавная история произошла. Из Альбы Фуцинской бежал старший сын Персея Александр. Меня стражники задержали, за него приняв. А потом я встретил человека, уверявшего, что у меня с этим Александром одно лицо.

Макк помолчал и, внимательно взглянув на юношу, произнес тоном Доссена:

— Бойся живых. Они имеют дурную привычку возвращаться на сцену, когда их не ждут.

— Наверное, ты прав, — согласился Андриск. — С живыми лучше дела не иметь. К тому же братья были похожи друг на друга. Я сам это видел…

Макк вздрогнул.

— А не выкинуть ли тебе все это из головы? Ведь то, что ты замыслил, — не шкуры скоблить!

— Знаю! — проскрипел Андриск голосом Паппа. — Но роли нельзя бросать.

И, повернувшись, произнес про себя: «Филипп, Филипп!»

В дом вбежала Семпрония с цветами в руках. Щеки ее раскраснелись.

Корнелия бросилась навстречу дочери:

— Где ты была? Тебя обыскались!

— Прощалась с девичеством! — ответила Семпрония, направляясь в комнату, из которой доносилось недовольное брюзжание свахи.