Когда дьявол пляшет - Джон Ринго

Помещение было уставлено столами и имело шесть промаркированных дверей для выхода на противоположной от входа стороне. Вдобавок на параллельных стенах располагались герметичные двери с надписью «Только для сотрудников чрезвычайных служб».

— Кафетерии имеют второе предназначение в качестве убежищ на случай чрезвычайных ситуаций, — сказала Уэнди, обводя двери жестом. — Здесь нет ничего горючего, лишь столы да несколько автоматов для напитков, которые заполняются сжатым газом в другом помещении. В случае пожара в секторе людей направляют в кафетерии. Герметичные двери закрываются, и включается внутренняя вентиляция; вентиляторы находятся на другой стороне этих дверей.

— Таких восемь штук в каждом жилом секторе, два в секторе А, два в секторе F и по одному в остальных. Рацион разный в разные дни, то, что здесь, получаешь и в других; большого разнообразия нет. Есть несколько «ресторанов», но они немногим лучше, и еда везде одинакова. А также имеется и пара «баров». Не то чтобы там было чего выпить.

Элгарс кивнула и мотнула головой в сторону каменной стены. Ей по-прежнему не нравился ее вид, но она хотела знать, как дизайнер вывел на ней узор и из чего она была сделана.

— Это песчаник, — сказал Уэнди, угадав ее вопрос. — Все кафетерии оформлены по-разному. Для этого дизайнеры доставили битый песчаник и витрифицировали его. Это плавленый камень. Он добывается диггерами галактидов — которые выламывают камень ионизацией некоторых его молекул, — затем засыпают в формы и плавят.

Когда они уселись, Элгарс понюхала свою порцию, затем аккуратно разрезала свинину на мелкие кусочки и медленно съела каждый. Уэнди завершила трапезу прежде, чем капитан закончила резать.

— Твой голос снова изменился, — прокомментировала Уэнди, промокая губы матерчатой салфеткой. — Там, при разборке со службой безопасности.

— ’зменился? — спросила Элгарс. Она старательно срезала кусочек сала и стряхнула его со своей тарелки. — Как?

— Ты постоянно переходишь на южный акцент, — заметила Уэнди. — И когда ты говоришь с этим акцентом, у тебя нет затруднений с речью. Откуда ты родом?

— Ню Дже’си, — ответила Элгарс.

— Так откуда появился южный акцент?

— Я не знааю, лаапочка, — с жидкой улыбкой ответила Элгарс. — И я бы хотеела, чтобы ты остаавила эту теему.

Глаза Уэнди расширились, по спине пробежал холодок.

— Ты сделала это намеренно?

— Што?

— Нет, ничего.

Некоторое время они ели в молчании, Элгарс с любопытством осматривалась, а Уэнди настороженно раздумывала о своей новой знакомой.

— Ты помнишь, как «звучит» южный выговор? — осторожно спросила Уэнди.

Элгарс перестала разглядывать окружение, повернулась и кивнула.

— Угу.

— Ты не думала… не хочешь попытаться на нем поговорить! — спросила Уэнди. — Кажется так, словно… ты хочешь на нем говорить. Только тогда ты выражаешься ясно.

Элгарс посмотрела на молодую девушку, сузив глаза, и стиснула челюсти. Но спустя мгновение ее запал прошел, и она набрала воздуха в грудь.

— Ты имееешь в вииду таак? — произнесла она. Глаза ее расширились от плавно звучащих слогов. — Блиин, ээто прооосто жууть!

— Немного погуще, чем было, — сказала Уэнди с улыбкой. — Но отчетливо.

— Что за чертовщиина со мноой твориится? — произнесла Элгарс, смягчая акцент и уменьшив напор в голосе. Она положила нож и обхватила голову обеими руками. — Я схожуу с умаа?

— Я так не думаю, — спокойно сказала Уэнди. — Я знаю людей, кто действительно спятил, а ты просто эксцентрична. Я думаю, впрочем, что психиатры доводили тебя до исступления. Я не знаю, кто сидит в этой голове, но не думаю, что это та же личность, которая впала в кому. По какой бы там ни было причине. Они продолжали говорить тебе, что ты должна была быть той личностью, которую они реконструировали. И я не считаю, что они правы.

— Итаак, ктоо же я? — спросила Элгарс, сузив глаза. — Ты говориишь, я не Энн Элгарс? Но они сверили ДНК, и я нощуу это лицоо, кто же я тогдаа?

— Я не знаю, — сказала Уэнди, кладя собственный прибор и глядя прямо в глаза рыжеволосой. — Мы все носим маски, верно? Может быть, ты та, которой Энн Элгарс реально хотела быть, ее любимая маска. Или, может быть, ты сейчас настоящая Энн Элгарс, а Энн Элгарс, про которую все думали, что знают ее, была маской.

Элгарс, в свою очередь, пристально посмотрела на нее, затем отодвинула поднос.

— О’кей. Каак, черт возьмии, мне это выыяснить?

— К несчастью, я думаю, ответ на это — поговорить с мозгодавами, — сказала Уэнди. Она затрясла головой на выражение лица Элгарс. — Да, знаю, я их тоже не люблю. Но среди них есть и хорошие; нам просто нужно найти тебе нового.

Она взглянула на часы на стене кафетерия, ее лицо передернулось.

— Меняя тему: что мы еще не обсуждали, так это работу. На которую мне нужно идти. Я думаю, тебе полагается мне в ней помогать; по крайней мере, думается мне, психиатры имели в виду это. Бог свидетель, нам не помешает лишняя пара рук.

— И что это?

— А-а, ну, — осторожно произнесла Уэнди. — Может быть, нам стоит пойти и посмотреть, понравится ли тебе. Если нет, я уверен, мы сможем подобрать что-нибудь тебе по нраву.

— Итак, — сказала Элгарс, издав горловой смешок, — п’скоку ты не м’жешь бть в хране или А’мии, чем ты з’нимаш’ся?

* * *

Дверь, должно быть, имела мощную звукоизоляцию, потому что, когда она отворилась, коридор заполнился детским визгом.

Насколько Элгарс могла судить, помещение яслей походило на калейдоскоп, переживший ураган. Одна группка детей — ее неопытному глазу большинство казалось не старше пяти лет — не участвовала во всеобщей активности. Они сгруппировались вокруг не намного старшей их девочки, лет семи-восьми, которая читала сказку. И один маленький мальчик сидел в дальнем углу и собирал головоломку. Десяток, или около того, остальных детей носились повсюду, более или менее кругами, и орали во всю глотку.

Это был самый неприятный звук, который Элгарс когда-либо доводилось слышать. Ей мгновенно захотелось наброситься на кого-нибудь из них и удушить, просто чтобы тот заткнулся.

— В течение дня их здесь четырнадцать, — громко произнесла Уэнди, немного нервно поглядывая на Элгарс. — Восемь находятся здесь все время, трое детей Шари и пятеро других, сироты.

Через кольцо играющих детей к ним навстречу осторожно пробиралась светловолосая женщина среднего роста с малышом на руках. Ей можно было дать сколько угодно в промежутке от тридцати до пятидесяти лет, приятное лицо когда-то было, наверное, очень красивым. Впрочем, прошедшие годы явно были суровыми, огрубелость и красота смешались в ее внешности, словно у дерева после сотни лет штормов. Несмотря на это, она казалась почти полностью невозмутимой, как если бы она уже повидала мир в самую худшую его пору, и пока не наступило что-либо подобное, день был хорошим.