Триэн - Василий Головачев

– А как же писатели?

– Писатели пострадать не должны. Вы будете получать гонорары уже не за количество изданных и проданных экземпляров, а за продажу прав использования ваших текстов издательствами. Закон уже готовится к обсуждению. К вам скоро обратится наш глава электронных контентов Виктор Попенченко, будет предлагать перевод ваших книг в аудиопродукцию и на экраны мобильных телефонов. Будьте готовы.

– Всегда готов, – пробормотал Ватшин, снимая с подноса чашку с напитком.

Быстрович взял свою.

– Продолжать роман о пришельцах будете?

– Буду, – сказал зачем-то Константин, хотя для себя уже решил закрыть тему в связи с последними событиями и начал разрабатывать сюжет романа о путешествии во времени.

– Ждём, – кивнул Николай Леонидович. – Пока что вы остаётесь самым востребованным писателем в этом жанре, статистика объективна, и даже ваш конкурент Дьяволенко проигрывает, особенно в части генерации новых интересных идей. Желаю удачи. Давайте подписывать договор.

К машине Ватшин спускался окрылённый словами редактора. Именно поэтому он и не заметил, как за его «Ниссаном» двинулся золотистый «Инфинити FX-50».

Пробки в Москве в дневной период времени слегка уменьшались, однако до МКАД Ватшин добрался не быстро. А сразу за аркой под мостом Кольцевой автодороги, где Рублёвка переходила в Рублёво-Успенское шоссе, его задержал инспектор ДПС.

Пришлось остановиться, хотя Константин правил не нарушал и вины за собой не чувствовал.

Полицейский козырнул, подойдя к машине; лицо у него было равнодушно-сонным.

– Капитан Мухин. Ваши документы.

– У вас проблемы? – рискнул спросить Ватшин, протягивая права.

– У меня, – капитан отрешённо глянул на пластиковую карточку с фотопортретом Ватшина, – нет. У вас – да. Пройдёмте.

– Куда? – удивился Констинтин.

– К машине. – Капитан жезлом указал на стоящий впереди бело-синий «Фольксваген» с мигалками.

– Я же не нарушал.

– Вам всё объяснят.

Мелькнула мысль позвонить Гордееву.

Однако Ватшин покорно заглушил двигатель, вылез из машины и поплёлся вслед за капитаном к полицейскому «Фольксвагену». Уже садясь справа от второго инспектора, сидящего в машине, он боковым зрением заметил подъехавший золотистый джип «Инфинити». Хотел было вернуться к своему кроссоверу, но его кто-то с силой втолкнул в салон «Фольксвагена», Ватшин рухнул на сиденье, и последнее, что он увидел, был торец дубинки электрошокера, воткнувшийся ему в лоб.

Уваров почувствовал странное дуновение холодного ветра – при полном безветрии, поскольку он в этот момент шёл по коридору второго лабораторного корпуса МИФИ (несмотря на то что институт давно стал НИЯУ – Научно-исследовательским ядерным университетом, его продолжали звать институтом), и понял, что его экстрасенсорика уловила какое-то негативное известие. Прислушиваясь к собеседнику, юному аспиранту, делившемуся с ним своими идеями в области формологии, и одновременно анализируя свои внутренние побуждения, Александр Александрович дошёл до Э-корпуса, оставил говорливого аспиранта, поговорил с начальником лаборатории об участии в коллоквиуме и вернулся на кафедру, пребывая в состоянии необычного напряжения. Перебрав все возможные причины этого состояния, он решил позвонить Дэну. Паникёром он себя не считал, но отмахиваться от непривычных переживаний не имел права.

– Может, вы почуяли слежку? – спросил Дэн.

– Нет, это другое, – сказал Александр Александрович.

– Расскажите, что вы чувствуете.

Уваров рассказал, тщательно формулируя выводы.

– С кем вы контактировали последний раз?

– Не понял.

– Возможно, ваши ощущения связаны с кем-то из знакомых, которые произвели на вас сильное впечатление.

– В последние три дня я много работал… – Александр Александрович вспомнил о знакомстве с Ватшиным. – Разве что с писателем? Он мне показался интересным собеседником, хотя хроник он ещё неопытный.

– Благодарю за информацию, ждите звонка, я посоветуюсь кое с кем.

Голос Дэна в трубке пропал.

Уваров занялся своими делами, включил компьютер, начал править статью о числонавтике в журнал «Глобал мэсэметикс», однако организм сопротивлялся, «искрил», включаться в работу не хотел, и в конце концов Александр Александрович бросил это занятие, намереваясь позвонить Гордееву. В свои предчувствия, отточенные многолетней игрой в карты, он верил.

Но Иван Петрович вдруг позвонил сам.

– Сан Саныч, у нас проблема: пропал писатель Ватшин.

– Что значит пропал? – озадачился Уваров.

– Выехал в издательство, побывал там на приёме у главного редактора, поехал обратно в Горки, насколько мы можем судить, и… не доехал.

– А охрана что говорит?

– В том-то и дело, что он никого не известил о своём выезде и поехал без охраны. Я знаю ваши способности, поэтому хочу попросить «бросить взгляд» на будущее писателя. Мы со своей стороны делаем всё возможное, ищем, но вы можете подсказать больше.

– Не могу, – огорчённо признался Уваров. – Я не вижу ближайшего будущего, мой предел – сто лет.

– Попытайтесь, Сан Саныч, в силу крайней необходимости, вдруг получится? Нам нужен хотя бы намёк на место, где может быть Ватшин. Жаль, если ксеноты вытянут из него какие-нибудь важные сведения о прошлом, ещё больше будет жаль, если его убьют.

– Я постараюсь, – после паузы пообещал Уваров. – Но не обещаю, что смогу помочь. До этого момента все мои попытки прогнозировать… э-э… точнее, увидеть будущее ближе сотни лет не увенчались успехом.

– Буду ждать известий. – Гордеев выключил телефон.

Уваров достал жвачку, задумчиво сложил бумаги на столе, попил водички. Потом рассердился на собственную заторможенность, выключил компьютер, прикинул, где может посидеть в одиночестве какое-то время.

Лаборатория отпадала, здесь всегда было полно народа, бегали сотрудники и лаборанты, а ему хотелось тишины и покоя, чтобы никто не спрашивал, чем он занимается. Тогда Уваров увёл с доски ключ от подсобки на первом этаже корпуса и заперся в тесной комнатке, занятой инструментарием уборщиков и коробками с материалами для мелкого ремонта окон и стен. Уселся на колченогий стул возле крохотного столика. Сосредоточился на погружении в «спящую вселенную» собственной психики, стараясь не обращать внимания на запахи краски, олифы и пластика, заполнявшие подсобку.

Медитацией его сосредоточение в полном смысле слова назвать было нельзя, однако процесс был близок к ней, так как Уваров научился успокаиваться, расслабляться и за короткий промежуток времени – полторы-две минуты – концентрировал внимание на выходе в «бездны памяти» до такой степени, что забывал обо всём на свете.