Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи - Фоско Марайни

Я пытался убедить его, что это не так, но таково всеобщее убеждение, и с этим ничего не поделаешь.

Цампа – просто жареная ячменная мука. Каждая тибетская семья имеет запас цампы, и тибетские путешественники всегда берут ее с собой в небольшом количестве. Ты берешь пригоршню, кладешь себе в миску и заливаешь нужным количеством горячего чая; потом пальцами перемешиваешь до консистенции свежего марципана; а потом, разумеется, добавляешь масло и снова перемешиваешь все руками. И потом ешь все это маленькими порциями. Думаете, гадость? Это в тысячу раз вкуснее, чем то прискорбное безобразие со звучными французскими названиями, которое подают в индийских ресторанах. Правда, нужно как следует проголодаться и иметь определенную способность к адаптации. Но если ты путешествуешь, то первого у тебя и так хватает, а если у тебя нет второго, то ты не путешествуешь.

Мингьюр любит поговорить о бизнесе. Как у всех тибетцев, у него полно разумных коммерческих идей.

– Почему бы вам не ввозить кораллы из вашей страны? – спросил он. – Говорят, итальянские кораллы лучшие в мире. В Лхасе все с ума сходят по кораллам. Вы там легко их продадите по высокой цене!

– Хорошая идея.

– А взамен могли бы взять бирюзу. Здесь она очень дешевая. Разве у вас в стране на нее нет спроса?

Глаза Мингьюра светятся от удовольствия. Хорошая сделка приносит почти физическое удовольствие истинному тибетцу.

Жена Мингьюра принесла нам блюда с мясом яка, жареным и порезанным на куски. Мясо яка, барана или козы, соленое, копченое и высушенное на солнце в стерильном воздухе на высоте 4000 метров, – это одно из главных блюд тибетцев. В стране, где скотоводство так распространено, а земледелие часто так затруднено из-за холода, сухости и бедности почвы, естественно, что мясо будет важным, если не исключительным, компонентом рациона.

Но в течение многих веков это ставило тибетцев перед серьезным моральным противоречием. Первейшая заповедь для всех буддистов гласит: не забирай жизнь. Как же тогда буддист может примириться с тем, что он забирает жизнь животного, пусть даже для того, чтобы накормить детей или родителей? Все монахи, кстати, утверждают, что они вегетарианцы, и в какой-то степени так и есть. Но миряне не притворяются вегетарианцами, и для большинства мясо представляет собой важную часть рациона. Конечно, обычай – это практически неизменяемый фундамент, на котором основаны отличительные черты цивилизации. Буддизм не сделал японцев менее воинственными, христианство не сделало латинян менее чувственными. Так же и ламаизм смог лишь частично изменить отношение тибетцев к мясу.

Тем не менее соблюдаются определенные базовые правила и предрассудки. Мясники составляют своего рода отдельную касту; они считаются низшими и «нечистыми» в разных смыслах. Но, к счастью для них, грех, плохая карма, накопленная в результате их действий, делится между всей общиной. Если разделить ее между всеми, доля каждого мала, ничтожна – практически ноль. В лхасском квартале Вапалинг нанимают мясников-мусульман (китайского происхождения). Для этих людей забой животных не является грехом.

Это всегда напоминает мне о японских монахах, которые называют диких кабанов ямакудзира (горный кит); таким образом они получает возможность есть их, как если бы это были морские животные. Другие настоятели и монахи совершают долгие религиозные церемонии, чтобы обеспечить перерождение убитых животных на более высоком эволюционном уровне, тем самым давая им возможность утверждать, что убийство на самом деле приносит животным пользу. Другое японское воспоминание – большая религиозная церемония, проводимая за счет Императорского университета, которая раньше проходила каждый год в Саппоро, в Хоккайдо, в одном из крупнейших храмов города, когда два монаха молились за всех животных, убитых для экспериментальных и других целей на медицинской и научной кафедрах университета. Я сопровождал профессора Кодаму (у которого я был ассистентом), и мы с большой торжественностью посещали службу, одетые в черное, и молились за лягушек, убитых нашим коллегой – физиологом, и за морских свинок, убитых нашим коллегой – патологом.

Возвращаясь к Тибету: там есть пословица, которая отражает общую точку зрения на эти вопросы:

Человеческая природа всегда побеждала в борьбе, но ради оправдания себя обращалась к самому своему благородному свойству – великодушию.

Обед с Мингьюром подошел к концу. Я забыт сказать, что мы должны были есть руками, но хозяйка дома настояла на том, чтобы принести нам иностранные изобретения – ножи и вилки.

Полдень у реки

Природа, окружающая Ятунг, прекрасна настолько, насколько сама деревня безобразна. Долина похожа на типичную альпийскую долину. Те же крутые склоны поднимаются к небу, с такими же лесами из елей, лиственниц и сосен, те же полные цветов луга, те же реки, те же каменистые хребты, выступающие на фоне солнца. Но если узнать это место получше, окажется, что есть в нем и кое-что другое. Может быть, высота (мы на одной высоте с ливийским Феццаном); при ясном небе там гораздо больше солнца, чем в Альпах, – больше света в воздухе. Вдобавок все более грандиозно и первобытно. Леса больше похожи на первобытные леса, которые, наверное, покрывали Европу в мадлен (поздний палеолит); огромные потоки дико и шумно сбегают вниз; и тишина, и даль, и высота – все имеет эпический масштаб.

Весна кончилась, и с ней мифологическое цветение рододендронов. Началось лето, и распустился шиповник. Шиповник растет высокими, плотными зарослями в лепестках пастельных цветов, сливочно-белых или бледно-розово-красных. Ты видишь их повсюду, но особенно много у реки. А внизу в траве миллионы земляничек.

Лама Кагью: кордебалет из пальцев

Тибетские мужчины обычно носят длинные волосы. С короткими волосами ходят только монахи «желтой веры» и некоторые из «модернистов» у караванного пути. Монахи школы Кагью вдобавок к своим собственным волосам, и без того очень длинным, носят что-то вроде тюрбана из искусственных волос.

Несколько дней назад высокий, гладкий, чисто выбритый, загадочный лама, принадлежащий к этой школе, появился в Ятунге. Он ходит от деревни к деревне. Далеко в Восточном Тибете у него жена и пятеро детей, что кажется весьма скандальным нашему другу – ламе «желтой» школы Гелуг («Добродетельных»), который гневно обрушивается на развязность и безнравственность монахов Кагью, кого называет дешевыми фокусниками. Новичок, несомненно волшебник, как говорит народная слава и как подтверждает нечто такое в его особе, что неясно напоминает змею и фавна. А еще его руки. Длинные, мягкие руки, руки чудотворца или алхимика, и очень просто представить его занятым трансмутацией металлов или вызыванием духов из недр земли. Все его искусство состоит из заклинаний и изгнания духов, во власти над таинственными силами зла, которой он, по слухам, владеет, а силы зла, как известно, окружают каждого тибетца. Он ходит от дома к дому, предлагая свои услуги. Он знает, как снискать расположение женщин, ходит босиком, возникает как бы из ниоткуда, и ты никогда не знаешь, что у него на уме.