Медальон сюрреалиста - Алина Егорова

— Что ты хочешь, бибья Роза? Я все сделаю, все отдам, только отсуши его!

— Цену пока не спрашивай, сочтемся позже. Тут трудность вот в чем, — прошамкала она с набитым ртом. Аделя нетерпеливо ждала. — Может случиться неладное. Отсушенное сердце — дурное сердце. Наворотит сын делов — станешь локти кусать, да будет поздно.

— Да пусть, пусть! Он и так наворотил — дальше некуда! Ты только отсуши его от этой городской, а я уж с сыночком с моим дальше слажу.

— Хорошо подумай, Аделя! Беда может случиться. Ведь тут не обошлось без медальона? — старая цыганка заглянула в глаза Адели так, что та оцепенела.

— Я не знаю, — промямлила она.

— Я знаю! Твой муж Марко отдал медальон Санчо, а Санчо — этой девке. Медальон колдовскую силу имеет. Он убирает преграды в делах сердечных. Оттого городская цаца стала такой сговорчивой, за цыганом пошла. Если бы не медальон, она в сторону Санчо и не глянула бы!

— Уж ты не права, бибья Роза! Мой Санчо всем пригож, любая цыганка за него пойдет.

— Цыганка пойдет, а городская краля — нет. Будем отсушивать? — рыкнула Роза.

— Да! — отчаянно согласилась Аделя.

— Тогда раздобудь волос его зазнобы, принеси его мне и нож Санчо прихвати. Потом скажу, что делать дальше.

Аделя шла и думала о Марко, отце Санчо. Она думала о том, как девятнадцать лет назад они с ним впервые встретились глазами, как сразу же их закружила страсть. Она была самой красивой цыганкой в таборе. Отец с братьями выступали на ярмарках, а она плясала и пела звонким голосом. Люди щедро одаривали ее за задор и красоту, и часто знатные мужчины обращали на нее внимание, даже сватались — до того была хороша юная Аделя! Но отец не хотел ее отпускать из табора и ни за какие богатства не давал сватам добро. За цыгана пойдет и в таборе будет в золоте купаться! С золотом отец не угадал, а насчет цыгана был прав — с Марко Аделя жила не то чтобы небогато — на хлеб хватало, зато все годы прошли в любви и согласии.

Однажды Марко показал ей медальон, сказал, что он непростой — наделен колдовской силой. Если кто сердцу мил и он из другого сословия — богатый или из благородных, — то помехи не будет. Медальон словно ставит обоих на одну ступеньку и всякую пропасть в достатке, происхождении, уме, красоте, таланте — во всем стирает. Остаются только две души, две сущности — мужская и женская. Все так, как сказала бибья Роза.

Аделя тогда спросила Марко, почему он выбрал ее, простую цыганку, а не какую-нибудь королевишну. Ведь он мог покорить сердце любой барышни, даже самой знатной и распрекрасной, раз у него колдовской медальон есть. Марко подхватил ее на руки, нежно поцеловал и воскликнул: ты — моя королевишна!

Аделя не знала, верить ли в силу медальона или нет. Она знала одно: своего Марко она и так полюбила бы — уж такой он у нее хороший и заботливый, так ее любит! А какие у него кудри, какие глаза! В этих глазах можно утонуть, так бы и смотрела в них всю жизнь. Только год уже как Марко нет. Аделя по мужу так тосковала, что хотела сама за ним уйти. Задержалась из-за сына, Санчо теперь для нее все: и свет в окошке, и целый мир.

* * *

Тонкая, с хорошо развитой мускулатурой темноволосая девушка с большой спортивной сумкой на плече и с расшитым жемчужным бисером клатчем в руке упругой походкой спускалась по винтовой лестнице особняка Меньшиковых. Внизу горничная Марьяна опрыскивала водой широкие листья монстеры. При виде Арины горничная подняла на нее глаза. С Марьяной они практически не общались, горничная обычно работала в тех помещениях, где Арина появлялась редко. Арина не относилась к тем людям, которые без разбора заводят знакомства с целью скоротать время за болтовней. В обществе неблизких людей она обычно говорила мало и по делу, вместо приветствия часто обходилась сдержанной улыбкой и кивком головы. Марьяна же поболтать любила, и, возможно, поэтому ей не нравилась немногословная Арина, с которой даже словом было нельзя перекинуться. То обстоятельство, что Арина гостья, горничную ничуть не смущало — Анна Борисовна вообще хозяйка, но с ней иногда можно запросто потрещать о том о сем. Несмотря на то что говорила в основном Хася, Марьяна считала такое общение дружеской беседой.

Не успела Арина сойти со ступеней, как за спиной послышались торопливые шаги. Ариадна обернулась — со второго этажа спускалась Светлана Ивановна.

— Аринушка! Уже уезжаешь?! Как жаль! И попрощаться не зашла, — посетовала женщина с искренним сожалением на лице.

Ариадна не собиралась афишировать собственный отъезд, только попрощалась с Меньшиковой и сочла, что этого вполне достаточно. Оказывается, к ней здесь прониклись теплыми чувствами, да еще и обращаются ласково — Аринушка. Что же, приятно, хоть и неожиданно. Обычно старшая горничная смотрела на нее свысока и, как ей казалось, недолюбливала.

Девушка отстранилась, пропуская фактурную Светлану Ивановну. Горничная душевно заграбастала ее в объятия, так, что у Ариадны из рук выпал клатч. Оттуда выкатились цилиндрический тюбик помады, карманное зеркало и прочая мелочь. В этой куче вещей обнаружились подвески от большой хрустальной люстры из спальни Аркадия.

— Как неловко! — ахнула Светлана Ивановна. — Сейчас я помогу все собрать.

Несмотря на свои габариты и уже немолодой возраст, женщина ринулась подбирать вещи.

— Что вы, не надо, я сама! — едва успела произнести Арина, но Светлана Ивановна ее опередила. Она сложила помаду и зеркало в клатч Арины и замерла с подвесками в руках, на ее лице застыло изумление.

Марьяна оторвалась от своего занятия, наблюдая за происходящим.

— Что ты так смотришь, Марьяша? — произнесла Светлана Ивановна теплым голосом. — Ничего не случилось, все живы-здоровы.

Светлана Ивановна сначала хотела подвески убрать в карман, чтобы не разгорелся сыр-бор, но, видя, что остроглазая Марьяна подвески заметила, тактику сменила.

— Люстре второй год пошел, и немодная она уже. Анна Борисовна собиралась повесить новую, из итальянского каталога, так что эта все равно пойдет в утиль.

Все в доме знали о пристрастии хозяйки к европейским вещам, особенно Хася тяготела к вещам из Италии. Для нее привозили кипы бесплатных изданий со всякой всячиной. Хася их листала, часто восклицая: «Вау! Хочу!!!» Или: «Зашибись, какая фиговина!» Она не стеснялась прислуги, считая ее чем-то вроде мебели, а находясь в благодушном настроении, хозяйка делилась с кем-нибудь из горничных своими мыслями по тому или иному поводу. Несмотря на положение хозяйки дома, Хася оставалась бабой — болтливой и простой. Можно сказать, слишком простой. Муж вечно отсутствовал, а когда появлялся дома, пустых разговоров он не терпел, в его присутствии Хася даже не могла вслух поразмышлять о чем-либо, чтобы не последовали вопросы: зачем и сколько это будет стоить? Вопрос задавался с целью подсчитать бюджет и прикинуть, выделить ли денег или жена со своими желаниями перебьется. Сколько бы ни богател Александр Тимофеевич, в душе он по-прежнему оставался пареньком из бедной семьи, Шуриком Меньшовым, привыкшим экономить буквально на всем.