Метро 2035: Крыша мира - Владислав Выставной

– Может, тот, кто набивал тебе этот знак, сам имел такой же?

Начинался какой-то мутный, замешанный на мистике разговор. До посредника стало вдруг доходить: у этого типа не все в порядке с головой. И лучше не влезать с ним в спор, а подыграть ему. Помочь ему утвердиться в истории, которую тот сам накрутил в своем странном воображении. И хотя Змей не помнил, имелись ли на физиономии пьяного «кольщика» помимо черепов, цепей, сплетенных букв и узоров еще и молнии, на всякий случай кивнул:

– Возможно… Да, кажется, были у него такие же молнии. Но какое это имеет значение?

– Это не молнии, – веско сказал человек. – Это латинская «N».

– Чего? – Змей с трудом сдержал изумление.

– N – значит нейтрино.

– Какое, на хрен, нейтрино…

– Ты прав, научное обозначение частицы – «v», – одобрительно кивнул странный человек. – В данном случае Нейтрино – имя Обители.

– То есть это место вы называете Обителью…

– Да. И ты один из нас.

Есть такое емкое выражение: «как обухом по голове». Вот это как раз оно и было.

– Да я вас впервые вижу.

– Это не важно. Главное – тебя здесь ждали. И этот знак – твой ключ для входа сюда.

Обухом. По голове. С размаху.

– Гм… – Запершило в горле, и Змей откашлялся, пытаясь сообразить, как он дошел до жизни такой и что делать дальше. – А кореша мои? Они – тоже?..

– Нет. Они просто попутчики. Те, что должны были привести тебя к нам.

– И что с ними будет?

– Тебя это не должно волновать.

– Черт… – Змей помотал головой, собираясь с мыслями. – Вы, конечно, тут жжете не по-детски. Но хотелось бы узнать…

– Да?

Змей кашлянул в кулак, искоса поглядел на чудика в черном. Спросил:

– Кто я, по-вашему?

Вопрос не удивил собеседника:

– Ты – детектор.

– Кто?!

– Тот, кого мы давно искали. Ты все узнаешь, когда придет время.

Человек в черном двинулся дальше. Вжав голову в плечи, Змей поплелся следом. Вопросов у него не стало меньше. Но, похоже, ему повезло с этой чертовой татуировкой. Если и бывают счастливые совпадения, то это как раз тот случай. Наверное.

Пора была начинать карьеру самозванца.

* * *

…Похоже, о нем забыли. Он сильно ошибался, решив, что после слов человека с лицом-трансформером Обитель радостно распахнет ему объятия. А может, у хозяев что-то пошло не так. В любом случае это была полная противоположность «приему» в роскошных апартаментах Директории.

Во-первых, его закрыли в тесном бетонном ящике, даже близко не напоминавшем жилое помещение. Здесь не было даже паршивой койки – только куча вонючего тряпья на цементном полу.

Во-вторых, его не кормили. Вообще. Из стены торчал кран, откуда текла тоненька струйка воды с омерзительным металлическим привкусом – и все. Может, это даже к лучшему – ведь ходить по нужде здесь тоже приходилось попросту в угол.

В-третьих, здесь царила абсолютная тьма. И такая же полная, ватная тишина, от которой звенело в ушах.

Он понятия не имел, как долго сидел здесь. По ощущениям – вечность. Судя по отросшей на лице щетине – несколько дней точно. Все это совсем не вязалось с неким особым статусом, который якобы давал знак на щеке, который эти болваны приняли за символ своего логова.

Сначала он кричал, требовал, чтобы его выпустили. Потом умолял хотя бы объяснить, что происходит. Потом рыдал – это было невыносимо глупо, стыдно, но пусть его осудит тот, кого тоже погребли заживо безо всякой надежды на избавление.

Потом пришло смирение. Нет, это не совсем точно описывает состояние, которое стало для него спасением от того, чтобы просто разбить себе голову о стену. Скорее, это было отупение, полное отсутствие мыслей, желаний, страха. Он просто сидел неподвижно, скрестив на полу ноги, и ждал неизбежного.

Острый голод со временем притупился, превратившись в какое-то новое чувство, сродни с озверением. Это казалось странным: он не ослабел – напротив, обрел какую-то незнакомую живость сознания. А еще необычайно обострились чувства. Он слышал то, что раньше было недоступно восприятию: какие-то подземные шорохи, отдаленный гул, вроде бы даже голоса.

Начались видения. Это были странные образы, незнакомые места и люди, среди которых в мозгу ярко отпечаталось лишь одно.

Запретная гора.

Эльбрус.

Это было странно. Он никогда в жизни не видел эту гору, только слышал о ее существовании: о ней говорили в потоке беженцев, двигавшемся по Баксанскому ущелью в сторону Тырныауза. И если у него когда-то и появлялся в голове образ Эльбруса, то лишь как абстрактного горного пика, сломанным зубом торчащего в небеса.

То, что привиделось, было неожиданно и удивительно: вершина предстала в его воображении раздвоенной – будто что-то случилось с глазами, или он смотрел на две половинки стереокартинки. Двуглавая, лишенная острых граней, но оттого еще более таинственная и грандиозная, она поразила его воображение. Подумалось: да ну, нет, горы не бывают такими выхолощенно симметричными, неправдоподобно белоснежными и аккуратными – просто чтобы радовать взгляд эстета. Мелькнула еще мысль: было бы здорово остаться в живых и проверить – не плод ли это его больного воображения? На самом деле хотелось, чтобы так оно и было, чтобы видения оказались лишь болезненным бредом.

Он ненавидел мистику.

Но мистика сама лезла к нему в голову. Все новые и новые образы – незнакомых мест и людей, но хуже всего – его самого. Это было самым неприятным и даже пугающим: в этих видениях он переставал быть собой. Будто другой человек внедрялся в его тело и вертел им, как марионеткой.

– Хватит… – схватившись за голову, рычал Змей. – Не надо… Не надо…

В какой-то момент ему привиделось, что тьму прорезал светлый прямоугольник двери и кто-то, крадучись, проник в его мрачную келью. Отмахнувшись, он пробормотал:

– Сгинь! Исчезни!

Закрыл глаза. Странно: обычно видения не реагировали на это – но теперь исчезла и дверь, и сутулый силуэт в ней. Снова открыл глаза – дверь появилась, а силуэт приблизился.

Это было не видение.

Приступ ужаса сжал сердце холодной лапой. Только в случае Змея реакцией было не трусливое оцепенение, а неудержимый приступ агрессии. Расслабленность сменилась взрывом движения. Бросившись на вошедшего, он сбил его с ног, вцепился ему в горло, принялся душить, цедя сквозь зубы:

– Убить меня вздумал? Ну, давай попробуй!

Ответом был придушенный писк:

– Пусти… Я не… собирался… убивать…

Пальцы разжались сами собой. До Змея вдруг дошло: он настолько свыкся с собственной участью заживо замурованного, что в голову даже не пришло очевидное – его пришли выпустить. Отпрянув от неизвестного, посредник спросил отрывисто: