Шесть мессий - Марк Фрост

Дойл рассеянно улыбнулся, чувствуя, что просить об этом было бы верхом неучтивости, но надеясь, что Пепперман скоро уйдет и он сможет распаковать вещи. Потянувшись, он вытащил из кипы искусно завернутых подарков, поджидавших его в гостиничном номере, ярко-красную атласную подушку с вышитой надписью: «ХОТЯ ОН МОГ БЫ БЫТЬ ПОСКРОМНЕЕ, НИКАКАЯ ПОЛИЦИЯ НЕ СРАВНИТСЯ С ХОЛМСОМ».

— Я начинаю понимать это, — пробормотал Дойл, сердце которого упало при мысли о том, что, согласно этикету, ему придется отвечать каждому дарителю.

С присущей ему маниакальной преданностью порядку он уже мог зримо представить себе сбор визиток и адресов, бесконечную скуку придумывания персональных благодарностей — о-о-о, на это могут уйти недели! А ведь его путешествие было задумано с целью оторваться от всего этого и по-настоящему отвлечься. Будь рядом Ларри, они бы, возможно, справились с этой напастью, но Иннес был способен лишь испортить требующее скрупулезности и терпения дело, не говоря уж о том, что стайки порхающих девиц сделали мальчишку вовсе не пригодным для исполнения серьезных обязанностей. Куда, к примеру, он подевался сейчас, где его черти носят? Дойл не видел его с тех пор, как они…

— Я не помню, говорил ли я вам, но Гровер Кливленд не раз останавливался в этом самом номере, — сказал Пепперман.

— Какой Гровер?

— Гровер Кливленд.[12]Президент.

— Президент чего?.. А, президент вашей страны.

— Да, сэр. Именно здесь, в президентских апартаментах. И не раз.

«Может быть, его тут и спать уложить: подумаешь, в нем всего-то жалких триста фунтов. — Потом, мельком заметив выражение лица Пеппермана, он укорил себя: — Я здесь разглагольствую о своих мелких неприятностях, недоумевая, почему не уходит этот человек, в то время как бедняга всего лишь хочет услышать, как я страшно доволен тем, какую шумиху поднял».

— Знаете, у меня нет слов выразить мою благодарность за все предпринятые вами ради меня усилия.

— Правда? — Лицо Пеппермана осветилось, как полная луна.

— Я не могу сказать вам, насколько я ценю все, что вы сделали. Ничуть не сомневаюсь в том, что наше турне будет величайшим успехом для нас обоих и в финансовом отношении, и в художественном, и во всех прочих вообразимых аспектах.

— О сэр, вы не представляете, как приятно услышать столь лестную оценку из ваших уст! — воскликнул Пепперман, снова пожимая руку Артуру и ослепляя улыбкой. — Очень, очень рад. Ну что ж, мне пора идти. А вы располагайтесь, устраивайтесь, отдыхайте…

— О, весьма признателен…

— Так что, если удобно, сэр, я зайду к вам в восемь, и мы отправимся прямиком на прием к вашему издателю.

С этими словами добродушный гигант откланялся, и Дойл приступил к ознакомительному турне по президентским апартаментам с тремя спальнями, прикидывая головокружительную стоимость этого номера: полы и камины в облицовке из итальянского мрамора, персидские ковры размером с площадку для игры в крикет, огромные египетские вазы и полотна с голландскими пейзажами с таким размахом холста, которого хватило бы на то, чтобы, натянув их в качестве парусов, ловить восточный ветер половину пути до Британии. Силу напора воды под душем он нашел поразительной, если не физически опасной.

Он как раз успел проверить кровать, некогда выдержавшую габариты президента Кливленда, когда стук подозвал его к входной двери, которую, в силу огромности апартаментов, не сразу удалось найти.

Там никого не оказалось, и Дойл вернулся в гостиную.

— Прошу прощения, — произнес кто-то, заставив его подпрыгнуть на полфута.

Джек Спаркс стоял у окна, рядом с роялем. Вместе с облачением отца Девина он избавился от усов, редеющих рыжих волос и брюшка. За годы разлуки Дойл почти забыл об удивительной способности этого человека к маскировке, хотя и наделил подобным даром придуманного им детектива. Сейчас он стоял лицом к лицу с тем, кто вдохновил его на создание образа Шерлока Холмса.

«Выглядит он примерно так же, но на десять лет старше. Как все мы, тут же подумал Дойл. — Просто, когда сам смотришься в зеркало, делается подсознательная поправка на эрозию времени и постоянно происходящие перемены остаются неуловимыми».

Он был, как и раньше, в черном. Волосы острижены короче и тронуты сединой. Шрамы, которые Дойл заметил раньше у отца Девина, оказались не ухищрениями грима: выделяющаяся полоска цвета слоновой кости вдоль левой челюсти, вмятина на лбу, проходящая прямо под линией волос. Впечатление было такое, будто его разбили на куски и склеили заново, в результате чего прежняя харизматическая красота сменилась чем-то более суровым и жестким, проступившим изнутри. Больше всего изменились его глаза, и вместе с тем они-то и подсказали Дойлу, кто стоит перед ним; он вспомнил, что увидел в них то же самое выражение, которое появлялось прежде во время серьезных переделок. Разница в том, что теперь, похоже, оно стало постоянным: в этом взгляде укоренилась отстраненность от жизни. Такие глаза невозможно было не заметить, и они его беспокоили.

«Жестокая ирония — я здесь, почетный гость, занимающий дворцовые апартаменты и прославленный сверх всякой разумной меры благодаря деяниям вымышленного персонажа, а тот, кто вдохновил меня на создание этого образа, стоит передо мной, исполненный печали, всего лишь тень человека, которого я знал».

За прошедшие годы Дойл сотни раз задумывался о том, каково было бы снова увидеть своего друга. И ожидал любых чувств, кроме того, которое испытывал сейчас.

Страх.

«Совершенно естественно. Я же думал, что он погиб; это все равно что встретить призрак».

Джек не двинулся ему навстречу, не протянул ладонь для рукопожатия, даже в его взгляде не промелькнуло и намека на радость. Лишь нескрываемое тусклое сожаление.

— Есть причина, по которой я не предпринял попытки подойти к тебе на корабле, — произнес Спаркс, и его невыразительный голос дрогнул.

— Ты знал, что я там, с того дня, когда мы отплыли, почему же ты не…

— Не хотел впутывать тебя.

— Меня бы это не затруднило.

— Это дело тебя не касается. Я не знал, что ты будешь там, для меня это явилось неожиданностью. Да и Штерн с его книгой тоже. Ничего не мог поделать.

— Поверю тебе на слово.

Почему он так холоден?

— Эти четверо на корабле… полагаю, они замешаны в другом деле.

— В краже Вульгаты из Оксфорда.

Спаркс держал руки сложенными за спиной, не кивнув, не пожав плечами, не снисходя до того, чтобы успокоить собеседника хоть каким-нибудь жестом.

— Сожалею, что ты оказался там, — сказал он.

— Это не основание для того, чтобы…

— Не хотел причинять тебе беспокойство.