Это лишь игра - Елена Алексеевна Шолохова

победу. Да мы ненадолго. Зайдем и через полчасика домой поедем.

– Что-то мне не очень хочется, Петь.

– Да я и сам, если честно, не хочу. – Лицо у Пети и правда кислое. – Но как бы стремно будет не пойти. Я же… ну, капитан. Идем?

– Да у меня и денег нет. Только на проезд. Может, я одна домой поеду?

– Ну ты что? Нет-нет, идем. И про деньги даже не заикайся! Что я тебе кусок пиццы и молочный коктейль не куплю? Ну если что, отметимся и сразу срулим.

– Ну ладно, капитан, – поддеваю я его по-доброму.

***

Наши нас не ждут, идут далеко впереди. Иногда оглядываются и кричат: «Капитан, не отставай!».

– Что-то ты совсем не радуешься победе, – замечаю я скисшее Петькино лицо. Даже не скисшее, а какое-то полубольное.

– Да я перенервничал, – отмахивается он.

– Ну сейчас уже можно и выдохнуть, и расслабиться.

Он в ответ лишь выдавливает натянутую улыбку.

– Правда, Петька, что с тобой?

Мы уже стоим у дверей кафе. И он почему-то не идет дальше. И выглядит, если честно, еще хуже, чем перед игрой.

– Да я… – он нервно сглатывает. – Слушай, Лен…

Тут на низенькое крыльцо кафе выходят Ямпольский и Гаврилов. Оба курильщики. Вообще, у нас с этим очень строго. Лидия Романовна отслеживает все ходы-выходы и территорию вокруг школы по камерам. И если вдруг кого обнаруживает – сразу родителей на ковер. Так что эти двое бегают на большой перемене через дорогу, за павильон, который не попадает под обзор камер. Потом жуют усиленно орбит, но все равно подпахивает. Ну а тут стоят, не стесняются.

– Чего замерзли? – говорят нам.

Мы заходим внутрь.

В кафе тусклый свет и громкая музыка. И очень оживленно. Мы с Петькой застываем в нерешительности посреди полутемного зала, не зная, куда идти. А я так вообще в подобном месте впервые и просто теряюсь. Но словно ниоткуда возникает улыбчивая девушка и провожает нас в самый дальний угол.

– У вас отдельная комната. Сюда, пожалуйста.

Мы с Петькой благодарим ее и входим. В комнате гораздо тише – музыка лишь едва доносится из общего зала. И довольно ярко горят настенные светильники. Наши сидят вокруг двух столов, сдвинутых торцами. Кто-то поедает пиццу, кто-то крылышки и картошку фри.

– О, капитан! – приветствует его Шатохин, жуя гамбургер. – Давай сюда.

Мы с Петькой подсаживаемся к нему на маленький удобный диванчик, как раз на троих человек. Петька – с дальнего краю, а я – между ними.

– Четко сегодня отыграли, да? – спрашивает Сенкевич.

– А как наш Петюня красиво трехочковый сделал в финале! Вообще красава! Капитан!

Наши дружно начинают вспоминать какие-то моменты сегодняшней игры, смеются, перекрикивают друг друга.

– Жаль, Дэн не видел, – вздыхает Михайловская.

И наши тут же замолкают. Повисает нехорошее молчание. Я вдруг чувствую, что Петька дрожит. По-настоящему дрожит.

– А кто-нибудь с ним созванивался? – облизнув губы, спрашивает он каким-то запыхавшимся голосом.

Наши молчат, но как-то странно переглядываются.

– А вы чего так сидите? – наконец нарушает тягостную тишину Шатохин. – Ничего не заказали?

– Да я это… не сообразил как-то. Пойду закажу тогда, – Петька как будто с облегчением подскакивает и выходит из-за стола. Потом поворачивается ко мне. – Лен, тебе чего взять?

– Ничего. Я скоро домой.

– Ну давай хоть колу возьму и бургер, да?

Я пожимаю плечами. Мне почему-то нехорошо. Только Петька уходит, как в комнату вваливаются Ямпольский и Гаврилов.

Гаврилов тут же занимает Петькино место рядом со мной.

– Здесь Петя сидит, – говорю я.

– Петя? – притворно удивляется он. – Какой Петя? Не вижу тут никакого Пети.

Все начинают смеяться.

– Это место Чернышова, – говорю я тверже и с раздражением.

– А теперь здесь сижу я, – кривляется он.

– А здесь я, – вклинивается Ямпольский. – Шатоха, пусти, а?

Шатохин тут же встает, я тоже вслед за ним. Но Ямпольский преграждает дорогу:

– Куда? Куда? Леноооок, – тянет он глумливо. – Куда ты собралась, радость моя? Все только началось…

– Отойди! – повышаю я голос.

Но Ямпольский толкает меня собой назад, и я, теряя равновесие, падаю обратно на диван.

– Вау, щас развлечемся. Да, Ленок? – рядом плюхается Ямпольский. Я оказываюсь зажатой между ним и Гавриловым.

– Да отпусти ты ее, – подает голос Ларина. – Пусть валит. Потом настучит же директрисе.

– О чем? О чем настучит? – наигранно изумляется он. – Я же к ней только с любооовью…

И он вдруг обнимает меня за плечи. Я пытаюсь скинуть руку. И тут с другой стороны ко мне лезет Гаврилов:

– И я тоже с любовью.

– Вы совсем уже! Уберите руки! – мечусь я в полупанике.

– Блин, пацаны! Да вы чего? Реально. Это уже нифига не смешно, – снова одергивает их Ларина. – Отпустите ее. Пусть валит.

– Ой, давай ты лучше свалишь? – тянет Михайловская.

– И свалю. Я в этом дурдоме участвовать не собираюсь, – Ларина резко поднимается и выходит. Следом за ней – Сорокина. А я уповаю лишь на то, что они позовут Петьку. Скорее бы он вернулся!

– Ну что, Ленок, расслабься… – И Ямпольский кладет ладонь мне на колено.

Я скидываю его руку, но он тут же возвращает ее обратно, словно потешаясь надо мной. А Петьки все нет и нет! Мне уже кажется, что сто раз можно было купить, что он там хотел, и вернуться. Где ж он? Где? Петечка, миленький, давай скорее, прошу про себя, потому что уже чувствую, как у меня заходится сердце.

Я дергаюсь между Гавриловым и Ямпольским, пытаясь встать, но тщетно. Затем Гаврилов достает свой дурацкий рыжий парик – он в нем сидел во время соревнования – и надевает на меня. Все тут же начинают громко хохотать. Я хочу его снять, но Ямпольский и Гаврилов крепко держат меня за обе руки. А оттого, что я кручу головой, стараясь его скинуть, он только съезжает мне на глаза, отчего все еще больше заливаются хохотом.

– Снимите его с меня! – требую я в истерике.

– Снимем, снимем, – тянет Ямпольский издевательски. – Только не парик, а все остальное.

И я чувствую, как он дергает второй рукой за пуговицу на