Поводырь - Андрей Дай

Пока ждал первого из вызванных «на ковер» бунтовщиков, прочел наконец письма. Поднял настроение. Ее императорское высочество великая княжна Елена Павловна на изысканном, образном и замысловатом русском языке поздравляла меня с получением высокой должности. Но не только! На поздравление бы и телеграммы хватило, а тут текста на страницу. «Мой милый Герман! – писала эта обогнавшая время женщина. – Зная твою неуемную энергию и приверженность прогрессу, верю, что долг свой в управлении столь обширными пространствами исполнять станешь ревностно. Столь же истово, как брался за любую должность, на коей судьба тебе быть завещала. Об одном только заклинаю тебя – будь добрее к людям. В земной юдоли своей человеки и без нас обременены многими страданиями. Кои удесятериться могут, коли ты их, как и прежде, лишь колесами зубчатыми в государственном интересе почитать будешь. Впрочем, это продолжение наших давних споров, о которых я все еще продолжаю скучать. В любом случае знай: мне дорога твоя светлая голова, и у меня ты найдешь самую горячую и преданную поддержку…» Отлично! Уж кто-кто, а великая княжна-то точно имеет доступ к телу государя императора. Может быть, со всякой ерундой она к царю из-за меня и не побежит, но вот с проектом Томской железной дороги я ее точно попрошу помочь.

Письмо от отца не блистало изящными оборотами. Я бы даже сказал, было сухо, как военный приказ. Однако и оно мне понравилось. Старый отставной генерал извещал своего младшего сына, то есть меня, о том, что его старый приятель – «ты знаешь, о каком господине я говорю», – предупредил о готовящемся решении Государственного совета, касающемся дальнейшей судьбы Уральских заводов, «акции коих я тебе передал». И по сведениям этого господина, акционерам не стоит ждать ничего хорошего. В связи с этим Густав Васильевич отправил за мной вслед «известного тебе стряпчего» для оформления доверенности на право продажи «сих ценных бумаг». В столице наблюдался определенный ажиотаж к участию в акционерных обществах со стороны высшего света. Так что «покупатели найдутся всенепременно». Этот же юрист должен был разыскать моего старшего брата Морица. Либо в Омске, либо, «если, влекомый воинским долгом, брат твой уже выступил в Семипалатинскую крепость», в Северном Казахстане. Естественно, с тем же заданием. У Морица тоже были бумаги несчастных Кнауфских заводов.

Самое для меня чудное заключалось в самом конце письма. Там, где обычно должны помещаться слова любви. «Герман, не смей волноваться, – писал отец моего Геры. – Денежные средства, полученные мною с торгов за принадлежащие тебе бумаги, будут помещены в новомодную Сберегательную кассу Государственного банка. Или любое другое место по твоему указанию. Не позабудь составить соответствующий документ». Дата. Подпись. Странные отношения. С одной стороны, вроде как вырисовывается крупная кучка готовых к инвестированию средств, а с другой – до слез обидно за лишенного родительской ласки Герочку.

Тот даже удивился сначала, а потом почему-то кинулся меня утешать. Тут у меня и вовсе бардак в мозгах случился. Окончательно перестал понимать, кто теперь кому кем приходится и как мне к этому нужно относиться.

Ерофеевы, отец с сыном, именно таким, ошарашенным, меня и застали. Поклонились и замерли на пороге, не зная – то ли бежать от этого непонятного начальника с шальными блестящими глазами, то ли в ноги падать и каяться.

Выручил всех Артемка. Самовар притащил. Варенье, мед, сдобу – это уже горничные, а вот полуведерного великана с натянутым на трубу сапогом – казачок. Под чаек с крендельками и разговор как-то легче пошел.

Хорошо поговорили. Петр Ефимович-то все больше помалкивал, пыхтел да пристально в рот смотрел из-под густых седых бровей. А вот сын его, Венедикт Петрович, моих, в смысле Гериных, лет, – тот сразу загорелся, едва понял, о чем я речь веду. Он вообще показался мне непохожим на своего отца, степенного, былинного купчину с окладистой бородой. В мать, наверное, пошел. И черты лица, и повадки другие.

Жаль, Венедикт не решился ехать со мной в Томск. Не помешал бы доверенный и, главное, мыслящий сходно, прирожденный промышленник. Но и так много точек соприкосновения обнаружилось. Оказалось, что старший из сыновей Петра Ерофеева тоже озабочен бестолковым, принесенным из России и не адаптированным к Сибири способом земледелия. Недалеко от Каинска даже затеял ферму, где хотел делать все по науке.

Рассказал Вене о Дорофее Палыче. Порекомендовал сманить парня из почтового ведомства. Пообещал поискать ученого агронома и – если они вообще уже существуют – зоотехника.

Поговорили о паровых машинах, которые Ерофеев-старший назвал «адским движителем». Младший механики не пугался и, видимо, который уже раз пообещал обязательно освятить мельницу, куда планировал ее поставить.

Именно в связи с паровиком всплыла тема Ирбитской ярмарки. Стало немного стыдно, но я держался. Извиняться было нельзя. Не поняли бы. Тем более что ничего особо предосудительного я натворить еще не успел. Ну, погонял купцов плетками. В своем праве – они тоже должного почтения не проявили…

Так вот. На этой самой ярмарке неподалеку от Тобольска можно было купить черта лысого и бабу в ступе, не говоря уж о машине. Урал рядом, и купцов оттуда приезжало изрядно. Вопрос в другом. Как этот груз в сибирский Иерусалим притащить? «Она, чай, не пуховая перина – в мешок не сунешь». Вариант с разборкой-сборкой купцами не рассматривался. Сломать вещь легко, а кто ее тут чинить будет? И по Оми баржа с такой тяжестью не пройдет, специально узнавали. Предложил подумать о доставке груза в Омск или Колывань, а уж оттуда как-нибудь… Механика, знакомого с работой техники, тоже в Томске поискать нужно было. Все записал в блокнотик. Мало ли – закручусь в заботах, позабуду. А люди надеяться будут, ждать.

Спросил: зачем они хотели винокурню? Куда спирт-то продавать? Поди, полно уже самых хитрых. Тут вдруг сам Петр Ефимыч оживился. Оказывается, это его идея. Неторопливо, но без единой заминки всю идею мне поведал. На Алтай и Степной край нацеливался старый. Туда бухашку возить хотел. Да Бог в помощь. Особенно если обратно шерсть и кожи повезет. Чего войлоки у инородцев покупать, самим дешевле валять. И сукно опять же…

Спирт гнать глава рода намеревался из пшеницы. Экий эстет, блин. Чем ему сахарная свекла не угодила? Сахар тоже товар добрый. Задумался старый, а Веня аж плечи расправил, кулак в бок упер. Гляди, батя: полчаса с ученым человеком беседу ведем, а уже столько полезного!

«Батя» взглядом сынуле много чего сказал. Вроде на один только миг от лица моего глаза отвел, а Веня сдулся, как дирижабль. Наверняка дома еще и руками добавил – мужик на следующий день ко мне с новыми вопросами прибежал, так под глазом красочная печать синела.

Велел готовить новые прошения и не медлить. Пока я в Каинске – подпишу. Разговор уже заканчивали, вот-вот раскланиваться – пришел Шкроев. Ерофеевы к стульям тут же прилипли, не оторвешь. Все понятно. Конкурент. Интересно, о чем с ним говорить буду.

О водке, о чем же еще?! Иван Васильевич профессии менять не хотел. Как торговал оптовыми партиями хлебного вина – так и продолжать намеревался. И винокурня ерофеевская ему даже не как кость, а как бревно в горле была. Постарался объяснить, что слияние интересов и капиталов всегда выгоднее вражды и конкуренции. Вот если бы производство вместе финансировали, но один только производил бы, а другой только продавал? И вина больше изготовить можно, и продать больше.