Путешествие в Икстлан - Карлос Кастанеда

– Каждый раз, когда ты смотришь во сне на какой-нибудь объект, он меняет форму, – произнес он после долгой паузы. – Когда учишься сновидеть, весь фокус заключается в том, чтобы не просто посмотреть на объект, а удерживать его изображение. Сновидение становится реальностью тогда, когда человек обретает способность фокусировать глаза на любом объекте. Тогда нет разницы между тем, что делаешь, когда спишь, и тем, что делаешь, когда бодрствуешь. Понимаешь?

Я ответил, что слова его мне понятны, но принять то, что он сказал, я не в состоянии. В цивилизованном мире масса людей страдает разными маниями. Такие люди не в состоянии провести грань между реальными событиями и тем, что происходит в их болезненных фантазиях. Я сказал, что все они, вне всякого сомнения, больны и с каждым разом, когда он советует мне действовать подобно сумасшедшему, мне становится все более и более не по себе.

После моей тирады дон Хуан обхватил щеки ладонями и тяжело вздохнул, изображая отчаяние. Получилось довольно смешно.

– Слушай, оставь ты в покое свой цивилизованный мир. Ну его! Никто тебя не просит уподобляться психу. Я же говорил тебе: воин охотится за силами и он не справится с ними, если не будет безупречно совершенен. Разве воин не в состоянии разобраться, что есть что? А с другой стороны, ты, приятель, в мгновение ока запутаешься и погибнешь, если жизнь твоя окажется в зависимости от твоей способности отличить реальное от нереального. Хотя ты уверен, что знаешь, что такое есть этот твой реальный мир.

Очевидно, мне не удалось точно выразить свою мысль. Просто каждый раз, когда я начинал воображать, во мне говорило ощущение невыносимого внутреннего разлада из-за понимания несостоятельности моей позиции.

– Я же вовсе не пытаюсь сделать тебя больным, помешанным, – продолжал дон Хуан. – Этого ты с успехом можешь добиться и без моей помощи. Но силы, которые ведут по миру каждого из нас, привели тебя ко мне, и я пытался научить тебя способу действия, с помощью которого ты смог бы изменить свой дурацкий образ жизни и начать жить как подобает охотнику – жизнью твердой и чистой. Потом сила еще раз направила тебя и дала мне понять, что я должен учить тебя дальше, чтобы ты научился жить безупречной жизнью воина. Похоже, ты на это не способен. Но кто может сказать наверняка? Мы так же таинственны и так же страшны, как этот непостижимый мир. И кто может с уверенностью сказать, на что ты способен, а на что – нет?

В тоне дона Хуана явственно сквозила печаль. Я хотел было извиниться, но он снова заговорил:

– Вовсе не обязательно смотреть именно на руки. Выбери что-нибудь другое, но выбери заранее, а потом, когда уснешь, – найди во сне то, что выбрал. Я посоветовал выбирать руки, потому что они всегда при тебе. Когда они начнут терять форму, отведи от них взгляд и посмотри на что-нибудь другое, а потом – опять на руки. На то, чтобы в совершенстве освоить этот прием, требуется много времени.

Я настолько увлекся своими записями, что не заметил, как начало темнеть. Солнце уже скрылось за горизонтом. Небо затянулось облаками. Становилось все темнее. Дон Хуан встал и несколько раз украдкой взглянул на юг.

– Идем, – сказал он. – Нам нужно идти на юг до тех пор, пока не покажется дух источника.

Мы шли примерно полчаса. Вдруг характер местности резко переменился, и мы оказались на открытом пространстве. Впереди виднелся большой круглый холм, весь чапараль на котором сгорел. Холм напоминал гигантскую лысую голову. Я думал, что дон Хуан намерен подняться наверх по пологому склону, но он остановился и весь буквально превратился во внимание. Тело его словно окаменело. Потом он задрожал и через мгновение полностью расслабился. Было непонятно, как ему вообще удается сохранить вертикальное положение при настолько расслабленных мышцах.

В это мгновение сильнейший порыв ветра встряхнул все мое тело. Тело дона Хуана повернулось лицом на запад – туда, откуда дул ветер. Это движение не было произвольным; по крайней мере, для того чтобы повернуться, дон Хуан не воспользовался мышцами так, как это сделал бы я. Впечатление было такое, что его развернула некая внешняя сила.

Я смотрел на дона Хуана. Краем глаза он взглянул на меня. На лице его была написана решимость, целеустремленность. Он снова был весь внимание. Я разглядывал его с удивлением: на моей памяти мы ни разу еще не оказывались в ситуациях, требующих от него столь странной концентрации.

Вдруг по его телу прошла дрожь, словно на него вылили ведро ледяной воды. Потом он еще раз вздрогнул и как ни в чем не бывало пошел дальше.

Я последовал за ним. Он начал подниматься на голый склон с востока и, когда мы дошли примерно до середины склона, остановился и повернулся лицом на запад.

С того места, где мы теперь стояли, вершина холма уже не выглядела круглой и гладкой, какой она казалась издалека. Возле самой макушки холма была дыра, похожая на вход в пещеру. Я принялся пристально смотреть на нее, потому что дон Хуан делал то же самое. Налетел еще один сильный порыв ветра, от которого вверх по моему позвоночнику побежал холодок. Дон Хуан повернулся на юг и принялся обшаривать глазами местность.

– Вон там! – шепотом сказал он и указал на что-то лежавшее на земле.

Я напряг зрение. Метрах в шести от нас что-то лежало на земле. Оно было светло-коричневого цвета. Когда я на него посмотрел, оно задрожало. Я сосредоточил на нем все свое внимание. «Это» было почти круглым, словно кто-то лежал, свернувшись калачиком. Совсем как собака.

– Что это? – шепотом спросил я у дона Хуана.

– Не знаю, – точно так же шепотом ответил он, всматриваясь в «это». – Как ты думаешь, на что оно похоже?

– На собаку.

– Великовато для собаки.

Я сделал к «этому» пару шагов, но дон Хуан слегка дернул меня за рукав. Я снова принялся всматриваться в «это». Определенно – какое-то животное. То ли спит, то ли умерло. Я почти различал голову с острыми, как у волка, ушами. К тому моменту я уже был в полной уверенности, что перед нами какое-то животное, которое лежит, свернувшись калачиком. Я решил, что это, возможно, бурый теленок, и шепотом сообщил об этом дону Хуану. Он ответил, что животное слишком невелико для теленка и, кроме того, у него острые уши.

Животное еще раз вздрогнуло, и я понял, что оно живое. Я видел, как оно дышит, хотя дыхание это не было ритмичным. Оно делало вздохи, скорее походившие на неравномерные спазмы. И тут меня осенило.

– Это животное умирает, – прошептал я дону Хуану.

– Ты прав, – шепотом ответил