Смарагдовое ожерелье - Джанет Глисон

— Спросите себя, мистер Бентник, если бы я украл это ожерелье, зачем бы мне возвращаться сюда? Вы же понимаете, одно это обстоятельство доказывает мою невиновность, — спокойно отвечал он, скрывая свое негодование под маской учтивости.

— Возможно, потому, что вам дорога ваша репутация художника. И потом, за готовую картину вам обещано двадцать гиней. И если вы действовали из этих побуждений, то должен вам сказать, что более наглого преступника я еще не встречал.

Джошуа больше не мог сдерживаться:

— К вашему сведению, сэр, заказов у меня столько, что я не знаю, как от них избавиться. И без ваших двадцати гиней я вполне мог бы обойтись. Вы грозитесь опорочить мое имя? Так вот, уверяю вас, репутация моя прочна, и подобного рода ложные обвинения мне не страшны. Если угодно, я могу заручиться поддержкой множества титулованных особ, которые охотно подтвердят, что я человек глубоко порядочный.

— Пока в этом нет необходимости, мистер Поуп, — сказал Герберт, ошеломленный его пылкой речью. — Я знаю, что вы пользуетесь признанием, иначе не стал бы вас нанимать. И все же я должен спросить, что вы можете сказать относительно пропажи ожерелья.

— А что я могу сказать, если понятия не имею о том, что здесь произошло? Чтобы я сделал какие-то выводы, вы должны рассказать мне, что случилось.

Герберт охотно уступил его просьбе. Сообщил, что после их отъезда в Лондон Виолетта в сопровождении Каролины отправилась в комнату Джошуа. Они заглянули в ящик письменного стола и в его дальнем углу нашли футляр, который Виолетта отнесла в комнату матери. Горничная Мари как раз только что вернулась. Виолетта, не проверяя, на месте ли ожерелье, отдала ей футляр и проследила, как служанка убрала его в ящик туалетного столика.

Вчера, сразу же после полудня, из Лондона вернулась Сабина Мерсье. Она немедленно отправилась в свою комнату, чтобы переодеться, и достала из туалетного столика футляр с ее любимым украшением. Открыв футляр, она увидела, что ожерелья нет.

— Вы только представьте, Поуп, — с чувством продолжал Герберт, — ее смятение, изумление, ужас. Она жалобно вскрикнула, потом издала вопль отчаяния и потеряла сознание, при падении на пол сильно ударившись головой. Тут же послали за мной, и я, когда пришел, испугался, что она умерла от потрясения, — Сабина была в глубоком обмороке. Через какое-то время я нащупал у нее слабый пульс и послал за своим врачом. Тот на протяжении нескольких часов пытался привести ее в чувство. Наконец она открыла глаза и села. Увидев меня у своей постели, она воскликнула: «Боже мой! Милый Герберт, скажи, что мне приснилось, будто мое ожерелье украли. Ведь это был сон, да?» Полагаю, ответ был написан у меня на лице. Как бы то ни было, не давая мне произнести ни слова, она вскочила с кровати и кинулась к своему туалетному столику, где нашла пустой футляр, лежавший рядом с ее помадой и пудрой. Она опять потеряла сознание и упала бы на пол, если бы я не подхватил ее. Я поднес ей соли, чтобы она пришла в себя. Думаю, вы представляете, мистер Поуп, сколь встревожен и взбешен был я, видя, как страдает дорогой мне человек. По натуре я человек неподозрительный, но вы должны понять, почему я засомневался в вашей порядочности. Миссис Мерсье доверила вам свое ожерелье, и, насколько нам всем известно, вы — последний, кто его видел. Ни Виолетта, ни Каролина, ни служанка не открывали футляр.

— Но ведь ожерелье довольно тяжелое. Разве они, когда брали футляр в руки, не почувствовали, что внутри что-то есть?

— Виолетта по этому поводу ничего сказать не может. Каролина вообще не держала в руках футляр. Служанка утверждает, что ей показалось, будто ожерелье двигалось внутри. Но разве можно верить словам горничной? Она — бестолковая простушка, может наболтать что угодно.

У Джошуа неприятно сдавило сердце, но он не поддался отчаянию. Разумеется, Герберт зол на него. Но ведь он также сказал, что не верит в его виновность. Наверняка можно найти множество других доводов, свидетельствующих в пользу того, что он не причастен к исчезновению ожерелья. Джошуа тяжело вздохнул, изнывая под грузом несправедливости предъявленного ему обвинения.

— Если горничная не заметила ничего странного, когда убирала ожерелье, значит, все было в порядке. Вы же сами сказали, что с тех пор футляр находился в ящике туалетного столика миссис Мерсье. Любой в этом доме — или даже незваный гость — мог бы взять украшение. Конечно, я понимаю, зачем вы вызвали меня, и исполню вашу просьбу — попробую разобраться в этом деле, пока не вернется судья Маннинг. Но вы должны признать, что прямых улик против меня нет.

Герберт стукнул кулаком по столу. Его испепеляющий взгляд свидетельствовал о том, что ему не нравится ход мыслей Джошуа.

— Вы что, торгуетесь со мной, мистер Поуп?

— Нет, сэр. Просто излагаю вам суть дела, как я его вижу, приводя неоспоримые доводы.

— Тогда, надеюсь, в доказательство вашей честности и добропорядочности вы не станете возражать, если я нанесу визит в ваш дом и все тщательно там осмотрю.

Только легким подергиванием век Джошуа выдал свое удивление столь оскорбительной просьбой.

— Хоть весь дом переверните, если вам так угодно, — отвечал Джошуа, невозмутимо глядя на Герберта. Тон у него был спокойный и почтительный, но всем своим видом он показывал, что не позволит унизить себя. — Ибо мне нечего скрывать ни там, ни где-либо еще.

Теперь для Джошуа Поупа не было ничего более важного, чем защитить свое доброе имя. Несмотря на свои смелые заявления, он знал, что Герберт Бентник способен нанести его репутации невосполнимый ущерб. Если он не докажет свою непричастность к пропаже ожерелья, его доброе имя будет навеки опозорено. Вполне возможно, что он останется без средств к существованию и даже лишится жизни. Хоть Герберт и сказал, что не верит в его виновность, Джошуа чувствовал, что тот все еще относится к нему с подозрением и в любую минуту может ополчиться против него. Зная все это, Джошуа не имел ни малейшего желания ехать вместе с Гербертом в Лондон. Ожерелье пропало в Астли. Здесь была брошена тень на его репутацию. Здесь же умер Кобб. Значит, он должен действовать здесь, в Астли.

Джошуа вручил Герберту письмо на имя миссис Куик, в котором просил, чтобы она провела Герберта в его комнаты и позволила ему оставаться там столько, сколько потребуется. Он содрогался при мысли о том, что она подумает о его распоряжениях, и готовился выслушать поток упреков по возвращении домой.

Поднявшись в свою комнату, он сел у окна, выходящего в сад. День был чудесный. Кусты, деревья и даже ананасная плантация купались в мягком розовом сиянии низко стелющихся солнечных лучей. Садовников видно не было. На гравийной дорожке скакали несколько воробьев, да иногда ласточка подлетала к пруду напиться воды. Однако эта идиллическая картина не вселяла в него покой. С отъездом Герберта Джошуа не покидала тревога, ведь он был оставлен на милость непредсказуемых причуд миссис Мерсье, которая в скором времени непременно должна была объявиться и излить на него свое негодование.