Большое кольцо - Фридрих Незнанский

— Никак нет, премного благодарен, шеф! — Турецкий поднялся и демонстративно официально покинул кабинет.

Пока шел к себе, попробовал мысленно представить портрет генерал-лейтенанта милиции Фролова, с которым, насколько помнил, никогда не имел никаких контактов. С чего Костя взял, что Славка с Фроловым водку пьет? «Погоди-ка! — остановил он себя. — А кто это обмывал в прошлом году Славкин джип, и еще обнимались, и, кажется, даже пробовали что-то танцевальное изображать?»

Ответа на свой вопрос Турецкий с ходу не получил и подумал о том, что пока вполне достаточно будет Костиного телефонного звонка московскому прокурору. Пусть они везут все, что успели наработать. А Фролов? Ну что ж, можно ведь и Грязнову позвонить, раз Меркулов у нас такой щепетильный…

— Вячеслав, сознавайся, — строгим голосом начал Турецкий, — ты в самом деле хорошо знаешь Фролова?

— Какого? Федю, что ль? — с ходу отозвался Грязнов. — А на кой он тебе? Гаишники поймали? Прав лишился?

— Нет, тут другое… При случае расскажу, подарочек от Кости схлопотал. Сынок одного нашего деятеля влип тютелька в тютельку как та Денискина дамочка…

— Ага, а Костя решил под копирку? Ясненько. Надо полагать, это тебе мелкая месть с его стороны за то, что ты частенько путаешь личное с общественным.

— Вячеслав, — сухо оборвал Грязнова Турецкий, — это запрещенный удар, поскольку пониже пояса.

— А-а, значит, все-таки попал! — обрадовался тот. — Так чего ты от Феди хочешь?

— Чтоб ты меня с ним свел.

— Вот те на! — изумился Грязнов. — Вас?! Свести?! Саня, ты в себе? Спал плохо? Забыл, что ли, как вы с ним у меня в гостях в прошлом году пытались греческий танец «хоро» изображать? Под коньяк «метакса»! И на потеху другим, не менее поддатым генералам и полковникам? Ну не ожидал от тебя, старик, этакой… как ты ее называешь-то? Вампуки, вот!

— А что это такое, не подскажешь?

— Да какая разница, Саня! Фигня — и все. Позвони сам. Отчество на всякий случай — Александрович. Прямой его есть? А то запиши…

«Что происходит?» — подумал Турецкий и уже с некоторым сомнением набрал телефонный номер, продиктованный Славкой.

— Фролов слушает, — отозвался густой бас.

— Честь имею, Федор Александрович, — решил добавить немного вольной интонации Александр Борисович — в свете открывшихся для него фактов собственной биографии. — Некто Турецкий вас беспокоит.

— А-а! — можно подумать, прямо-таки обрадовался Фролов. — Сто лет, сто зим, Саня! Рад слышать! Как наше драгоценное?

Дежа-вю не дежа-вю, но что-то необычное…

— Так с драгоценным, кажется, в порядке, а вот дела заставили… — еще подумал и добавил: — Федя, уж извини, что отрываю от государственных забот.

— Если коротко, то давай тогда по телефону, а нет — лучше заскакивай ко мне на Садовую-Самотечную, буду рад видеть. Мне твой шеф только что звонил, но сути не объяснил, говорит, ты сам.

— Ах вон как! Ну и отлично, когда сможешь принять?

— Хо-хо! Очень двусмысленно прозвучал вопрос-то, не заметил? Ладно, не будем заниматься словесными изысками, сейчас гляну… Так… Часам к пяти, не возражаешь?

— Спасибо, буду обязательно.

— Славке скажи, что он толстая и ленивая задница — не может трубку снять, ей-богу!

— А сам?

— Саня, не поверишь, столько жалоб! Такой, блин, беспредел, вот и разгребаю. Ты-то уж не с этим ли? — спросил подозрительно.

— Нет, — соврал Турецкий, — у меня свои проблемы, внутреннего порядка.

— Ну жду.

«Оказывается, Саня, смотри-ка!.. А Костя хоть и зануда, а наш человек. Позвонил, не счел за унижение… Но ведь, кажется, и легкий такой намек Фролова тоже негоже оставлять без последствий».

Александр Борисович открыл нижнюю дверцу сейфа, пошарил там, в углу, за кипами пухлых папок… Подумал еще, сидя на корточках, и со вздохом добыл запечатанную бутылку коньяка. Решил так: это никакая не взятка, поскольку и нужды в ней нет, а вот хорошее к тебе отношение надо ценить наперед, а не только тогда, когда уже петух жареный клюнул, не дай, конечно, бог…

И сунул коньяк, произведенный в солнечной Армении тоже еще при советской власти, а следовательно, не просто старый, а уже очень старый, в кожаную сумку-барсетку.

Скажи кто Александру Борисовичу, что он сию минуту совершил весьма дальновидный и, что гораздо важнее, не менее своевременный поступок, он бы не поверил. Подумаешь, всего и делов-то! Было бы о чем говорить!..

А касаемо «вампуки», Славка отчасти прав. Скорее, по сути. «Вам пук цветов подарим!» — пели хором девицы из какого-то благородного училища песню собственного сочинения своему попечителю великому князю. Народ рыдал, поскольку действительно — полная фигня. Так с тех пор и пошло. Конечно, если уж быть до конца справедливым, то стоило бы добавить и следующее: сие знание получено Александром Борисовичем от его супруги Ирины Генриховны, которая преподает музыку в престижном училище и, следовательно, знает о ней все. Но сам Александр Борисович на подобную ссылку не согласился бы. Из соображений персональной гордости.

Оставалось только ждать, когда прокурор города Москвы Павел Петрович Прохоров даст распоряжение своим деятелям и те безо всякого огорчения, а, напротив, возможно, даже с изрядной долей злорадства скинут неприятное, скандальное служебное расследование на плечи явно страдающих болезненным самомнением работников Генеральной прокуратуры. Ни для кого же не было секретом, где и кем трудится папа Рустама Гусарова. Ну вот пусть теперь они сами и ломают себе головы, защищая честь мундира.

Странно, но, как позже, что называется краем уха, услышал Турецкий, сочувствующих Рустаму в его «конторе» на Пятницкой почему-то не нашлось. А вот почему — это очень тяжелый и неприятный вопрос. «Что с нами происходит?» — сегодня такая же риторика, как набившее оскомину еще в школе «Выдь на Волгу, чей стон раздается?». Хотя, то ли Нинка притащила из школы, то ли Ирина — из своего музучилища, нынче два слова «чей стон» молодежь заменила одним — «чарльстон». Давно уже заменила. И ведь звучит!

3

Он правильно сделал, что запихнул бутылку в барсетку, потому что, оставляя теплую куртку на вешалке, ему пришлось бы перекладывать ее в карман. А на виду у многочисленных офицеров милиции и публики в штатском — последняя, естественно, жаждала здесь отыскать справедливость — подобная «демонстрация» не прошла бы незамеченной.

Войдя в кабинет главного начальника, Александр Борисович испытал все то же часто повторяющееся в последнее время ощущение, напоминающее дежа-вю. Но только, вероятно, с обратным знаком. То есть хозяин кабинета был ему как-то отдаленно знаком, но вот сказать с уверенностью, что это именно с ним изображал он какой-то там балканский танец на вечеринке у Славки, это извините… Возможно, поэтому и застыло у него на лице настороженное выражение.