Мальчик в полосатой пижаме - Джон Бойн

Отчасти он до сих пор скучал по берлинской жизни, но за год там многое изменилось. Карл и два других лучших друга Бруно, чьих имен он не мог припомнить, возможно, давно про него забыли. Бабушка умерла, а от дедушки не было почти никаких известий, разве что папа однажды обронил: «Мой отец впал в маразм».

Опять же, Бруно успел привыкнуть к Аж-Выси: герр Лицт его не допекал; с Марией он ладил куда лучше, чем в Берлине; Гретель все еще переходила в другой возраст и старалась не сталкиваться с братом (кроме того, она уже не была таким же безнадежным случаем, как раньше), а ежедневные беседы со Шмуэлем наполняли его счастьем.

Словом, Бруно не знал, что и думать о переезде в Берлин, и решил: будь что будет — как бы родители ни поступили, он жаловаться не станет.

Шли недели, но ничего не менялось, жизнь текла по заведенному порядку. Папа большую часть времени проводил у в кабинете или за оградой. Мама словно затаилась; она все чаще укладывалась спать днем, и порою даже не после обеда, но и до, и это вызвало у Бруно беспокойство: уж не заболела ли она? Разве здоровому человеку нужно столько лечебного ликера? Гретель сидела в своей комнате, рассматривая карты, которые она налепила на стены, и часами изучая газеты, прежде чем передвинуть булавки на миллиметр-два. (За эту возню с картами герр Лицт особо хвалил сестру.)

Что до Бруно, он слушался старших, никому не доставлял хлопот и с наслаждением думал про себя: как хорошо, что у него есть тайный друг, о котором никто не знает.

Но в один прекрасный день отец вызвал Бруно и Гретель в кабинет, чтобы сообщить о грядущих переменах.

— Садитесь, дети, — он указал на два просторных кожаных кресла, к которым прежде им запрещалось даже близко подходить из-за их «вечно грязных лап». Сам отец устроился за письменным столом. — Мы с мамой пришли к выводу, что пора кое-что изменить, — продолжал он с некоторой грустью в голосе. — Скажите-ка, вам нравится здесь?

— Разумеется, папа, — ответила Гретель.

— Конечно, папа, — ответил Бруно.

— И вы совсем не скучаете по Берлину? — Дети молча переглядывались, никому не хотелось высказываться первым.

— Знаешь, я ужасно скучаю, — не выдержала Гретель. — Мне очень не хватает друзей.

Бруно улыбнулся, вспомнив о своей тайне.

— Друзья, — кивнул отец. — Да, я часто думал об этом. Наверное, порою вы чувствуете себя одиноко здесь.

— Очень одиноко, — не колеблясь, подтвердила Гретель.

— А ты, Бруно, — отец перевел взгляд на сына, — ты скучаешь по друзьям?

— Ну да, — сдержанно ответил Бруно. — Но мне кажется, что куда бы я ни поехал, я всегда буду скучать по людям, которых оставил.

Это был скрытый намек на Шмуэля, однако выразиться яснее Бруно поостерегся.

— Но ты бы хотел вернуться в Берлин? — спросил отец. — Если представится возможность?

— Вместе со всеми?

Папа протяжно вздохнул.

— С мамой и Гретель. Вернуться в наш старый берлинский дом. Хотел бы?

Бруно сдвинул брови.

— В общем, да, но только если ты поедешь с нами. — И это было чистой правдой.

— Значит, ты предпочел бы остаться здесь, со мной?

— Я бы предпочел, чтобы мы все были вместе, — заявил Бруно, нехотя включая в этот список и Гретель. — В Берлине или Аж-Выси, все равно.

— Бруно! — раздраженно воскликнула Гретель, и он не понял, то ли она разозлилась, оттого что он рушит их планы вернуться в Берлин, то ли оттого, что упорно продолжает неверно (как она считает) произносить название их дома.

— Видишь ли, в данный момент это скорее всего невозможно, — сказал папа. — Боюсь, Фурор пока не намерен освобождать меня от командования этим объектом. Однако мама полагает, что сейчас самое удобное время вам троим вернуться в Берлин, привести в порядок дом, и если задуматься… — Он умолк на секунду и посмотрел в окно, откуда открывался вид на ограду и лагерь за ней. — И если задуматься, то, возможно, она права. Наверное, это не самое подходящее место для детей.

— Тут сотни детей. — Это был тот нечастый случай, когда Бруно брякнул не подумав. — Только они по другую сторону ограды.

Наступила тишина, но не обыкновенная тишина, когда людям просто нечего сказать. Эта тишина была какая-то очень шумная. Отец и Гретель сверлили глазами Бруно, он же растерянно моргал.

— Что значит — сотни детей за оградой? — спросил отец. — Что тебе известно о том, что там происходит?

Бруно замялся. Вряд ли стоит рассказывать слишком много — как бы не попасть в беду.

— Я вижу их из окна моей комнаты, — вывернулся он. — Они, конечно, очень далеко, но, похоже, их там многие сотни. И все в полосатых пижамах.

— В полосатых пижамах, да, — озабоченным тоном подхватил отец. — И ты наблюдаешь за ними, верно?

— Ну, я их вижу, — уклончиво ответил Бруно. — Но ведь это не то же самое, что наблюдать.

— Отлично, Бруно, — улыбнулся отец. — Ты прав, это не то же самое.

Он опять погрузился в свои мысли, а затем энергично тряхнул головой, словно наконец принял решение.

— Нет, она права. — Отец говорил вслух, но не смотрел ни на Гретель, ни на Бруно. — Она абсолютно права. Вы пробыли здесь достаточно долго. Пора вам возвращаться домой.

Вот так все и закончилось. В Берлин послали наказ прибрать дом, вымыть окна, отполировать перила, отгладить простыни, застелить кровати, и папа объявил маме, Гретель и Бруно, что в течение недели они уедут.

Бруно обнаружил, что он, как ни странно, вовсе не рвется обратно в Берлин. И потом, как он скажет об этом Шмуэлю?

На следующий день, после того как папа объявил о скором возвращении в Берлин, Шмуэль не пришел на условленное место. Днем позже он опять не появился. На третий день Бруно снова не увидел никого, кто бы сидел на земле, скрестив ноги. Бруно встревожился: неужто ему придется уехать из Аж-Выси, так и не повидав своего друга? Подождав минут десять и потеряв всякую надежду, он уже собрался отправиться обратно, как вдруг углядел вдалеке точку, которая превратилась в кляксу, которая превратилась в пятно, которое превратилось в силуэт и, наконец, в мальчика в полосатой пижаме.

Бруно расплылся в улыбке, сел на землю и вынул из кармана хлеб с яблоком, контрабандой вынесенные из дома, чтобы угостить Шмуэля. Но даже на расстоянии было видно: с его другом что-то не так. Шмуэль выглядел еще более несчастным, чем обычно, а когда он добрался до ограды, то не набросился сразу же на еду, как у него было заведено.

— Я уж думал, ты больше не придешь, — сказал Бруно. — Я вчера приходил, и позавчера, а тебя не было.

— Прости, — извинился Шмуэль. — Кое-что случилось.