Золотой скарабей - Адель Ивановна Алексеева

Европе, он и титул-то получил от австрийской императрицы Марии Терезии. Ум, знатность, доброта – все есть, что еще человеку надобно? Увы! Если бы кто заглянул в его душу, обнаружил бы темные закоулки, запыленные углы, черные комнаты… Не дал ему Бог главного – счастья.

Первая жена уверяла, что у него есть «метрессы», незаконные дети. Граф не снисходил до выяснений – что ж такого? Дети – в порядке вещей, главное – не бросать их, помогать, ежели есть у них таланты, учить. Самым способным оказался Андрей, по прозвищу Воронок. Граф привязался к нему, возлагал большие надежды.

Строганову было уже под сорок, когда он женился на красавице Екатерине Трубецкой – той всего двадцать… Вена, Варшава, Париж… Сын Павлуша был очарователен, художник Грёз написал с него чудный портрет, они привезли его в Россию. Ах, лучше бы не возвращаться!..

Александр Сергеевич встал, поворошил поленья в камине и велел подать одежду: сюртук цвета бордо, камзол зеленого сукна, шейный платок, не забыл и трость. Было время его прогулки. Вдоль Мойки, к Неве – таков каждодневный моцион.

Нева текла тяжело, темно, медленно… Не такова ли и его жизнь? Роковая страсть отняла у него красавицу Трубецкую… В Петербурге супруги оказались в центре светской жизни, каждый вечер – в Зимнем дворце. Екатерина II к нему благоволила – балы, рауты… И всюду блистала его жена. Тут-то и произошла ее встреча с Иваном Корсаковым, она не просто поддалась чувству к красавчику, бывшему фавориту императрицы, – она бросилась в его объятия. Жестоки и несправедливы изгибы судьбы! Граф когда-то встал на сторону Екатерины в ее борьбе с Петром III, а тут бывший фаворит увел любимую супругу. Если бы она бросила лишь его! Она бессовестно оставила сына, Павлуша лишился матери… Императрица, правда, узнав обо всем, повелела «влюбленным грешникам» удалиться из столицы, жить в Москве, в имении Братцево. Отец всю свою любовь перенес на сына. Взял ему гувернера, либерально мыслящего, энергичного Жильбера Ромма… А еще – стал знаменитым коллекционером, отдался искусству; произведения, собранные им или подсказанные, украшали его дворец, Академию художеств, Зимний.

Черные воды Невы поднимали со дна души тяжелые воспоминания. Екатерина Трубецкая – крест его и мука. Граф подарил ей мир, полный роскоши и поклонения, он и теперь пересылает ей немалые суммы, но… Надеялся сегодня ее увидеть – увы!

Неужели это рок, месть судьбы? Но за что?.. С тех пор решил он более никогда не жениться, а взамен любви к женщине в нем поселилась любовь к искусству. Ах, Катя, Катя!..

Что ждет в Европе его любимого мальчика Попо? Не приведи Бог, влюбится столь же печально, как его отец. Париж – столица авантюр, соблазнов женских и прочих вольностей. Но там, в Европе, – фундаменты образования… Когда овладевать ими, как не в юные годы?

Павел, кузен Григорий Строганов, кузина Лиза, Андрей, которому граф подписал вольную, уезжали за границу… Бумага лежала в аккуратном виде в камзоле графа – он решил вручить ее перед их отъездом.

Когда супруга покидала мужа, она, забыв о деликатности, объявила прямо: «Прости, Александр, я полюбила другого и ухожу от тебя». О, чего стоили ему та ночь, те дни! Неужто так судьба мстила ему? Но за что?..

Строганов и не знал, что находился на том самом месте, где всего несколько часов назад стояла его любимая Катенька.

…Шли последние десятилетия восемнадцатого столетия.

Конец всякого века – время чрезвычайных событий, завершение, и как жаль, что это чудное, прелестное, загадочное и забавное столетие уходило! Это было время, давшее простор людям инициативным, с размахом, таким, как Потемкин, Орлов, Демидов, Строгановы…

Великий Петр открыл окно в Европу, но в это окно с каждым десятилетием все дружнее проникали сами европейцы. И, обласканные Россией, «прилеплялись» к ней, с увлечением строили дворцы, мосты, прекрасные архитектурные ансамбли.

Весь тот век – театр! Что-то театральное было в повседневной жизни, в политике, в балах и войнах. А какая любовь к эффектам! Однажды Потемкин выстроил корабли на Неве, возле Зимнего дворца, и велел не поднимать шторы на его окнах до той минуты, пока не войдет императрица, – и Екатерине предстали корабли на рейде. Довольный произведенным эффектом, Потемкин заметил: «Петр Великий создал флот, преемники его всё растеряли, а ныне он снова жив!»

А еще XVIII век можно назвать и дамским! Со всем отсюда вытекающим. Кокетство, интриги при дворе, слухи, сплетни, мелкие колкости – и дорогие наряды, украшения… И – самостоятельность, покорение страстям. Вот и мать Павлуши попала в их плен.

Мало кто тогда имел часы, понимал о времени, люди жили не по минутам, а по времени суток и умели наслаждаться каждым мгновением! Души умиротворял естественный, природный ритм: гулянья на Масленицу, рождественские ожидания, пасхальные приготовления, а еще – пост и говение, хлебопашество, сев, уборка…

И не было ничего механического. Была настоящая, искрометная жизнь! Кстати, это качество не давало русским «успокоиться» и в последующие времена. Рациональный отдых им не по душе, им дороги буйство, действия практические или – мечтание и покой.

Вечное движение, красота, кипучесть жизни (как пива, как браги) – это XVIII век!..

Старый граф сидел в кресле, у камина. Рядом с ним – двоюродный брат, барон. Сутулый, непрерывно кашляющий, тяжело дыша, граф повторял слова, которыми тот напутствовал уезжавших: «Учитесь, набирайтесь ума… Европа и Азия вместе – сие есть наша Россия. Она – как диковинный зверь, динозавр: голова лежит чуть ли не возле Парижа, а тело и хвост – за Уралом, в Сибири»…

Побыв недолго с бароном, граф удалился в Физический кабинет. Взял свой ларец, открыл его и стал неспешно перебирать драгоценные сокровища. Не золото и бриллианты, а камни и статуэтки из Древней Греции, раковины из Месопотамии, фигурки из Древнего Египта… Фаянсовая тарелочка с женским профилем… Синяя кошка, поджавшая хвост… Головка Нефертити… Золотой скарабей.

Скарабей – священный жук Египта. Он откладывает яйца в навозный шарик и, перебирая лапками, тащит его в гору, хотя шарик в десятки раз тяжелее его. Жук-трудяга, старатель… Их делали из обожженной глины, с глазурью, из бирюзы, а этот сотворил кто-то из золота.

Граф провел пальцем по его гладкой спинке, ощутив среднюю, раздвоенную линию, – и не без сожаления положил обратно.

Строганов напоминал в тот час короля заморского острова…

В эту минуту дверь приоткрылась и показалась голова Григория Строганова, барона. Граф вскочил: «Сюда нельзя! Нельзя! Здесь заседание масонской ложи, а ты противник, тебе здесь не место». Темпераментный барон возмутился, пожал плечами и выскочил, как будто сзади услышал выстрел. Он был человек гордый и считал, что его место рядом с графом.