Охота на охотников - Валерий Поволяев

А она смотрела на него. И улыбалась, словно бы встретила человека, которого знает давным-давно.

Через минуту они разошлись. Настя двинулась к серым пятиэтажкам, прикрытым рослыми темными тополями, а братья Рогожкины - в город. Но состояние оглушения, в которое неожиданно попал старший Рогожкин - будто в пропасть улетел, - не проходило.

Он несколько раз оглянулся Насте вслед и один раз поймал ответный взгляд - Настя тоже оглянулась.

- Ну как? - спросил у брата Леонтий.

- Прекрасная девушка!

- Сказать "прекрасная" - значит, ничего не сказать. Великолепная, единственная, умнейшая, красивейшая, благороднейшая... Я же говорил тебе, что у нас, в Лиозно, обитают выдающиеся кадры!

Леонтию хотелось, очень хотелось, чтобы брат осел в этом городе, полюбил его, и тогда бы они ходили друг к другу в гости, собирались на праздники, вместе наряжали бы елку и отмечали Рождество, и он верил - так оно будет.

Капитанская форма сидела на Каукалове ладно, в ней он ощущал себя другим человеком - более взрослым, что ли, более уверенным.

- Ты представляешь, Илюшк, что будет, если мы в этой форме домой заявимся? Все старушки во дворе разом сдохнут.

- Ага, и разом, как птички, попрыгают в гробы.

- Кстати, о птичках, - подхватил Каукалов, у него было сегодня ясно хорошее настроение, - что-то давно мы не брали в руки шашек и не ходили по бабам.

- Мы вообще никогда не ходили с тобой по бабам, Жека... Я имею в виду - вместе не ходили. Мы с тобой всю жизнь это совершали раздельно.

- Всякие ошибки тем и хороши, что их можно исправить, - сказал Каукалов, глянул в зеркальце заднего вида, молодецки расправил плечи.

Подходящую фуру - одинокую, тяжело груженную, медленно ползущую по Минскому шоссе, они приглядели через полтора часа. Водитель фуры устал это было заметно по его бледному, с впалыми щеками лицу, по сосредоточенно сощуренным глазам, по тому, как руки у него лежали на руле. Ведь крутить огромную баранку машины, весом и объемом больше железнодорожного вагона (или что-то около того, Каукалов не знал точно, сколько добра входит в железнодорожный вагон) - штука тяжелая. КамАЗ был старый, с выцветшим полотнищем, накинутым на кузов, к машине была прицеплена дополнительная платформа - длинная тележка на автомобильном ходу, также плотно накрытая брезентом. Что находилось в кузове - не понять. Сменщика у водителя не было - он управлял машиной один.

- Приготовься! - скомандовал Каукалов напарнику, Аронов чуть испуганно, напряженно глянул на него - он все никак не мог избавиться от страха перед делом, которое делал, этот страх сидел в нем, не истаивал до конца, и это в очередной раз вызвало в Каукалове ощущение досады. Он поморщился и скомандовал вторично: - Приготовься!

Конечно, лучше, если бы у него был другой партнер, более смелый, более оборотистый и более опытный, но другого партнера не было, да и в бою, когда он уже сел на хвост этому усталому шоферюге, напарников не меняют.

Одинокий КамАЗ вел водитель по фамилии Левченко. Нынешний рейс оказался одним из самых сложных в его жизни. Во-первых, по дороге случился приступ аппендицита у его напарника, старого бровастого матерщинника Ивана Михайловича Егорова. Егорова пришлось оставить в больнице в Литве, что уже само по себе - ЧП. Даже не в финансовом плане. Хотя и в этом - тоже: в Париже это обошлось бы вдвое дешевле, чем в Литве. Дело в другом: бывшие советские республики - "СНГ на палочке", как выражался бровастый напарник, - совсем уж потеряли всякий стыд, цены за обслуживание берут, как в лучших госпиталях Запада, а лечат, как в старых совковых больницах районного подчинения...

Дальше Левченко пришлось ехать одному. Колонна, с которой он шел в Москву, ждать его не стала - как известно, семеро одного не ждут.

В маленьком городке, на границе Смоленской области и Белоруссии, он остановился, чтобы немного перекусить, размять мышцы и отдохнуть хотя бы часика два. Он распаковал сумку с едой, прямо в кабине открыл термос, расставил несколько разовых тарелок, нарезал колбасы и хлеба, достал несколько картофелин, пару свежих огурцов, располовинил их, посолил и только собрался "с чувством, с толком, с расстановкой" отобедать, как рядом, окутавшись дымом и пылью, тормознула колонна из пяти фур.

Из головной машины высунулся бородатый, черноглазый, похожий на цыгана водитель в красной рубахе и черной жилетке:

- Эй, мужик, ты что, по этой трассе в первый раз, что ли, идешь?

- В первый, раньше по объездной ветке ходил.

- Сматывай, мужик, скорее отсюда удочки! В этом городе нельзя останавливаться даже на пять минут: подъедут, окружат с автоматами, разгрузят твою фуру - дальше покатишь пустой.

- А милиция?

- Милиция это и сделает. Удирай отсюда быстрее, мужик! - Цыган рукой подал сигнал колонне и надавил на педаль газа. Мотор его машины трубно взревел, из короткого, черного, будто бы обугленного патрубка, торчащего над крышей на манер пулеметного ствола, выбилась тугая кудрявая струя странного светящегося цвета, - видно, цыган заливал в бак особый, усиленный, со сверхвысокими октановыми кольцами бензин, - и колонна покатила дальше.

Левченко глянул в одну сторону, потом в другую - никого вроде бы нет, - на всякий случай завел мотор, но решил, что собирать еду с картонных тарелок - дело последнее, он все-таки прикончит то, что выложил, - едва сунул в рот кусок колбасы, как около машины неожиданно нарисовалось человек десять широкоплечих, с бритыми красными затылками амбалов доармейского возраста - то, что они ещё очень юные, было видно по их прыщавым широким подбородкам. Старший из налетчиков выразительно помял пальцами воздух:

- Плати, козел!

- За что? - Левченко с похолодевшим сердцем высунулся из кабины: цыган все-таки был прав - это место надо было покинуть, да как можно быстрее.

- За то, что стоишь на нашем асфальте. За то, что дышишь нашим кислородом. И колбасу небось нашу жрешь...

Кусок так и застрял у Левченко в глотке. Хорошо, мотор был заведен, с места дал газ, машина оглушительно взвыла, дернулась, в кузове что-то загромыхало - видно, попадали плохо закрепленные ящики, тарелки с колбасой и картошкой поплыли по кабине, будто Левченко, подобно космонавту, решил перекусить в невесомости, и через несколько минут он оказался уже за пределами городка.

Около поста ГАИ - кирпичной будки с широким темным стеклом. Левченко притормозил, дрожащей рукой стер со лба противный горячий пот и сказал подошедшему сержанту, по диагонали перепоясанному белой портупеей:

- Там у вас, в городке, - бандиты!

- Да ну! - спокойно произнес сержант. - Предъяви-ка, друг, документы!

Левченко предъявил. Обошлась ему эта остановка в кругленькую сумму.

- Чтоб зря не клепал на жителей нашего славного города, - объяснил сержант на прощание.