На службе зла. Вызываю огонь на себя - Анатолий Матвиенко

— Вы же говорили, что к России ваш интерес угас, и, кроме убийства Ленина, больше ничего не нужно.

— Да. Но раз есть возможность поддержать связь с одним из руководителей тамошней спецслужбы — пусть будет. Жизнь может по-разному повернуться.

— Если конкуренты что-либо бросят на чашу весов.

— Правильно, Владимир Павлович. Инструкцию о методах связи получите позже. И больше никакой самодеятельности.

— Обещаю. Малаховка послужила хорошим уроком.

Шауфенбах удалился в легкую февральскую метель, а перед глазами Никольского снова всплыла сцена на границе — скрючившаяся на снегу фигурка раненой женщины и опускающийся на нее приклад красноармейца.

Следующие пятнадцать лет запомнились новоявленному активисту общевоинского союза и тайному агенту ОГПУ некой нереальностью и незаконченностью. Происходила масса событий, Европа бурлила, ввалившись вслед за США в экономический кризис и с трудом из него выбираясь. В России либеральная полоса НЭПа сменилась политикой коллективизации и индустриализации, граница захлопнулась, остатки оппозиционеров сидели по лагерям, куда щедрым потоком начали вливаться осужденные коммунисты троцкистского и иного «неправильного» сорта.

Одновременно у Никольского росла уверенность, что шаткий мировой баланс, о необходимости поддержания которого столько рассуждал Шауфенбах, становится чрезвычайно зыбким. Гражданская война в Испании, в которую под видом отправки добровольцев и военных советников бесцеремонно влезли заинтересованные европейские страны, показала, что бряцание оружием по-прежнему является доминантой мировой политики.

Больше всего угнетала вероятность повторения новой глобальной бойни. Австро-Венгрия, бывшая одним из главных инициаторов Великой войны, распалась на несколько государств, в которых не были особо популярны реваншистские идеи. Однако локальные конфликты не прекращались. Польша, захватившая здоровенный кусок российской земли после катастрофического поражения Красной Армии, ощутила себя победительницей и наследницей рыцарских традиций средневековой Речи Посполитой. При аннексии и разделе Чехословакии поляки умудрились ввести туда войска и урвать себе кусочек. Не остались в стороне и венгры. Даже маленькая Литва размахивала оружием, вступая в разные военные коалиции и гоняя дивизии вдоль границы. Что уж говорить о Германии, которая после возвращения Саарской и Рейнской областей, захвата Чехии, аншлюса Австрии и успешных танковых атак в Испании наглела больше других.

Вероятно, фон Шауфенбах, обладай он способностью испытывать и выражать эмоции, выглядел бы растерянным. Он встретился с Никольским в кафе на знаменитой Унтер-ден-Линден в центре Берлина.

Заканчивался март 1939 года. Заметно потеплело. Кроме отсветов солнечных лучей в окнах домов, улица пылала множеством красных флагов с нацистской символикой. Из каждого репродуктора неслись оптимистические марши. Количество людей в униформе поражало: казалось, их даже больше, чем в царской России, где в форму были облачены не только военные, но в большинстве своем и статские госслужащие. Разные лица берлинцев — спокойные и деловитые, возбужденно-вдохновленные, энергичные, усталые, целеустремленные, влюбленные… Но не было обреченных с потухшим взором, как у многих в СССР двадцать третьего года. Гитлер за пять лет пребывания у власти сделал для счастья немецкого народа куда больше, чем большевики за шесть. Не исключено, что и за все неполные двадцать два Советской власти. Возможно, иное мнение было у евреев, но нацисты позаботились, чтобы их унылые физиономии не портили столичный вид.

— Неужели ваша сказочная аппаратура не может спрогнозировать мировые процессы?

— Увы, Владимир Павлович. Для корректных выводов нужны правильные исходные данные. Сейчас настолько много факторов, влияющих на международную политику, что вычислить интенсивность их воздействия на принятие решений главами государств решительно невозможно.

— Даже опыт параллельных миров не помогает?

— Отчасти. Но в тех версиях Земли не было единой России, к 1939 году от нее остались одни ошметки. Лишь в одной из них предприимчивый делец отрезал Чукотку, назвал Россией, поднял трехцветный флаг и двуглавого орла. Там теперь чукчи — истинные русские, однако. Остальные — Московская республика, Западносибирская федерация, Литовско-белорусская уния и другие фрагменты империи — имеют иную символику и даже не зовут себя русскими, а например, сибиряками.

— Значит, спасибо большевикам?

— Спасибо мне и вам, что протолкнули их к власти.

— Оттого и сердце болит, хоть оно у меня теперь здоровее, чем в тридцать лет.

— Не отчаивайтесь. Коммунизм живуч, но обречен. Зато над Россией новая опасность.

— Гитлер? Которого вы поддержали.

— Да, для баланса. А потом ему на помощь рванули мои конкуренты. Рекой полились деньги и технологии, крепко зажмурились глаза на тотальное нарушение Версальских условий, антисемитизм превратился в нормальное явление. Я рассчитывал, что Германия не останется в границах Веймарской республики, но та легкость, с которой Гитлер подгреб все кайзеровские довоенные территории в Европе, исключая Данцигский коридор, и присоединил часть Австро-Венгрии Габсбургов, ошеломляет. Хуже всего, успехи вскружили голову самому фюреру.

— То есть он неуправляем.

— Он никогда и не был цепным псом. Ему создавали условия для роста, рассчитывая направить в нужную сторону. Британцы, утомленные Великой войной, не наскребли сил раздавить большевиков. Третий рейх можно вскормить до такой степени, что он рискнет напасть на СССР. С той же целью нацистов подогрели французы.

— В это просто не верится, — усомнился Никольский. — Целая глава «Майн кампф» посвящена обоснованию, что Франция — вековечный и главный враг Германии, ее надо раздавить и как можно скорее. Лишь тогда, в отдаленной исторической перспективе, тысячелетней так сказать, следует обратить алчное око на Восток.

— Французы слишком уверены в своем военном превосходстве и непременной поддержке Британии и США. Они не сомневаются, что в случае военного конфликта расправятся с германской армией гораздо быстрее, чем в прошлый раз.

Если бы не русская речь, хоть и с легким немецким акцентом, фон Шауфенбах выглядел бы преуспевающим банкиром. Его лицо ничуть не изменилось с 1913 года, а Никольский с двадцать четвертого будто даже помолодел. Когда хоронил жену, смотрелся ее племянником или сыном, но никак не мужем, который старше на пять лет.

— Чтобы вам была понятнее проблема, объясню на примере британцев. Принимая любое решение, Чемберлен прежде всего руководствуется собственными интересами, потом руководящего клана и правящей партии и лишь потом — стратегическими потребностями своей страны. Как вы понимаете, они не могут совпадать на сто процентов. Но иногда приходится идти навстречу чаяниям избирателей вопреки собственной сиюминутной выгоде, если это важно для набора голосов при ближайших выборах. Еще приходится соблюдать принятые на себя международные обязательства или хотя бы изображать их выполнение. При этом британский премьер формирует внешнюю политику, на которую также оказывает значительное влияние министр иностранных дел. Периодически в высшие министерские кресла садятся новые люди. Теперь посмотрим, как менялась политика в отношении Германии за четверть века. Перед мировой войной — сравнительно ровные отношения, их резкое ухудшение накануне войны, жесточайшие версальские условия. Негласная поддержка Гитлера, уничтожившего воспеваемые внутри Альбиона демократические институты власти. Полное одобрение его действий при первых территориальных захватах, подписание соглашения о воздержании от ведения войны друг против друга. Сравнительно лояльный этап взаимоотношений заканчивается.