Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях - Олег Смыслов

343 — Алитус

344 — Вильно (Вильнюс)

336 — Ковно

347 — Розитен

350 — Рига

351 — Глубокий Валк

361 — Шаулен (Шауляй)

372 — Псков

382 — Борисов

Пересыльные лагеря (Дулаги)

100 —Порхов

133 — Алитус

350 — Рига

340 — Двинск

347 — Резекне

Группа армий «Центр»

Сборные лагеря (Шталаги)

307 — Бяла Подляска

313 — Витебск

325 — Рава-Русская

337 — Барановичи

341 —Могилев

342 — Молодечно

352 — Минск

Пересыльные лагеря (Дулаги)

112 — Молодечно

124 — Гжатск

126 — Минск

127 —Орша

131 —Бобруйск

142 — Брянск

155—Лида

184 — Вязьма

185 — Могилев

203 — Кричев

220 — Гомель

231 — Волковыск

240 — Смоленск

Группа армий «Юг»

Сборные лагеря (Шталаги)

305 — Кировоград-Абадаш

329 — Жмеринка-Винница

334 — Белая Церковь

338 — Кривой Рог

339 — Дарница

345 — ст. Бобринская

348 — Днепропетровск-Гайсин

349 — Умань

355 — Проскуров

357 — Полтава-Славута

358 — Житомир

360 — Ровно

369 — Харьков

364 — Николаев

365 — Владимир-Волынский

387 — Днепропетровск

Пересыльные лагеря (Дулаги)

125 — Миллерово.

Трагедия плена была самым что ни на есть настоящим ужасом войны.

Передо мной письмо советского военнопленного Ф.Е. Кожедуба своей семье. Но даже слово «трагедия» применительно к этому человеку звучит слишком мягко.

«Гор. Каунас 19 октября 1941 г.

Дорогая моя семья, Мотя, Катя и Маруська!

Не знаю, что с вами там случилось до сего времени, живы ли вы, здоровы ли вы и как проживаете дальше… Как я хотел с вами еще раз повидаться, но это не удалось, нам больше не видаться. Живите там и размышляйте, как лучше прожить, и не забывайте, что я умираю с мыслью о вас и вашими именами на устах. А смерть моя долгая и страшная.

Я вам написал много писем, но не надеюсь, чтобы вы их получили. Писал и Никону и Парфёну, просил, чтобы вам переслали, может быть, от кого и получите.

4 и 5 сентября 1941 г. был в страшных боях, вышел цел и невредим. 14 сентября попал в плен к немцам возле Новгорода-Северска в селе Роговка. Направили в Стародуб, в Сураж, а потом в Гомель. В Гомеле был с 20 сентября по 2 октября, а потом отправили в гор. Каунас, где мне приготовлена могила.

С самого ухода из дома я голодал и доживаю последние дни. В Каунасе живу с 5 октября и пока по сей день в форте бывшей крепости совместно с Рябченком Сергеем Даниловичем, который уже третий день в госпитале. Живу под открытым небом в яме, или пещере, или в подвале. Пищу получаем в день 200 г. хлеба, пол-литра вареной капусты и пол-литра чаю с мятой. Все несоленое, чтобы не пухли. На работу гонят палками и проволочными нагайками, а пищи не добавляют. Имеем миллионы вшей. Я два месяца не брился, не умывался и не переодевался. Из одежды имею нижнее белье, верхнее белье, шинель, пилотку и ботинки с обмотками. Погода холодная, слякоть, грязь. Ежедневно умирает 200—300 человек. Вот куда я попал, и дни мои остались считанные. Спасти меня может только чудо. Итак, прощайте, мои дорогие, прощайте, родные, друзья и знакомые. Если найдется добрый человек и перешлет мое письмо, то знайте хоть, где я погиб бесславной тяжелой смертью.

Еще раз прощайте. Ф. Кожедуб…»

…Из дневника Ивана Алексеевича Шарова: «22/Х. Нас пригнали в Могилев. Сегодня давали кушать: утром 300 гр хлеба, в обед 450 гр супа. Суп жидкий — несколько крупин пшена плавает да крахмал. Вечером то же —: суп не суп, а так, одно название, баланда в общем. Доставали<его с боем: в лагере человек 50 тысяч… Не проходит и дня, чтобы не убили 5—7 человек… Я получил палкой по голове…

22/XI. Питание ухудшилось, стали привозить мороженую картошку и пшено. Ее моют в холодной воде, а она от того смерзается только большими кусками. Так и бросают в котел вместе с гнилью и землей… Получается такой суп, что ни одна свинья не может кушать, а человек ест, да еще добавки просит. А вместо добавки получает палкой или плеткой, хорошо, если не по роже… От такого питания люди стали болеть дизентерией. Начался сыпной тиф и много других болезней, люди стали мереть как мухи — человек пошел утром за куском хлеба и не вернулся, по дороге помер. Люди ходят как тени — кости обтянуты кожей, страшно смотреть… Ежедневно помирает в Могилевском лагере 280—300 человек…

1942 год

16/II. Я переболел тифом. В этих ужасных условиях мне пришлось перенести эту страшную болезнь. В бараке холодно, лечить нечем, кормить тоже… Мне помогли товарищи, что работали на кухне, — приносили хорошую картофель и пшенную кашу. Я выжил — спасибо еще и доктору-москвичу, фамилию его забыл… Ходить еще не могу — тиф отразился на ногах…

4/III. Стал не шибко ходить… С ноября по март в Могилевском лагере умерло 20 тысяч человек. Команда из 100 могильщиков не успевает рыть братские могилы, их уже стали взрывать… Трупы мертвецов — по всему лагерю, лежат в штабелях в раздетом виде… Нас опять куда-то гонят… Вечером пригнали в Оршу, до станции шел при помощи товарищей…

7/III. В Орше ночевали 2 ночи и обе ее бомбили наши самолеты. Бараки ходуном ходили. Ребята говорили, что лучше бы уж бомба попала в наш барак, лучше умереть от своих, чем от немцев.

8/III. Пригнали нас в Борисов. 4 человека по дороге замерзли, один был живой, но идти не мог. Его положили вместе с мертвой лошадью. Пока нас построили, он замерз на наших глазах.

10/III. Кормят неободранной гречихой. Много вымирает от запора. Чтобы оправляться, приспособлены специальные палочки, чтобы выковыривать из заднего прохода…

17/III. Привезли в Новую Виленку…

20/III. Пешком погнали в Вильну.

20/IV. За этот период 4 раза ходили в дезинфекцию и в баню — от вшей… Кормят 300 гр хлеба в день и суп… На прогулку из помещения выпускают 1 раз в день…»

…«Нас доставили на холм, где уже было пять тысяч русских пленных, которые жгли костры и грелись, — рассказывал Г.П. Терешенков. — Потом нас построили в колонну и погнали к ст. Вырица. На дороге при резком повороте, когда часть колонны оказалась вне поля зрения конвоя, мы со студентом-однокашником нырнули в развалины дома и притаились.