Перелетная элита - Юрий Поляков

– Можете ли вы дать определение писательской успешности?

– Перечитываемость и, как следствие, переиздаваемость. Остальное, начиная с хвалебных рецензий и премий, – все это от лукавого. Критики – народ жуликоватый, им питаться надо. Эксперты и члены жюри тоже на зарплате, скажет работодатель, и они увенчают любого графомана, удачно подколовшего «полицейское государство» на «Дожде». А вот читателя не обманешь, он может однажды лохонуться, купив книгу букеровского номинанта, но в следующий раз в руки не возьмет и детям завещает в руки не брать. Зато если ты оправдал надежды читателя, начинается другая жизнь, и премиальные жюри становятся для тебя (также и в смысле материального благополучия) чем-то вроде пунктов раздачи бесплатного супа бомжам. Количество проданных экземпляров моего нового романа «Любовь в эпоху перемен», вышедшего в сентябре этого года и, конечно, никуда не номинированного, уже превысило совокупный тираж всех книг из списка «Букера». А общий тираж моей повести «Парижская любовь Кости Гуманкова», впервые опубликованной в 1991 году, думаю, давно превзошел тираж всех книг из длинного списка «Большой книги» за 10 лет ее существования. Вот вам и вся арифметика успеха.

– Нет ли у вас ощущения, что сегодня в литературе наблюдается некоторый кризис идей?

– Конечно, и особенно в тех текстах, которые то и дело всплывают на глади премиальных вод. Мы с вами стали свидетелями кризиса либеральной идеологии не только в экономике и политике, но и в культуре. Передовой отряд творческих либералов – постмодернисты, заплутали в русских лесах и пропали без вести. Люди потянулись опять к базовым ценностям, к традициям, к спектаклям, где не матерятся и не отправляют Спасителя в бордель, к книгам, где, как сказал Твардовский, «все понятно, все на русском языке». И процесс оздоровления пошел бы гораздо быстрее, литература снова могла бы занять положенное ей место в духовной жизни общества, помочь воспитанию чувств, укреплению державы, если бы во власти за литературу и книгоиздание отвечали люди, которые связывают свое будущее с Россией.

– Нужно ли новаторство в литературе?

– Конечно. Талант всегда нов. И настоящая новизна должна добавлять что-то к тому, что сделано предшественниками. Но чаще всего те, кто считают себя новаторами, наоборот, убавляют, снижают планку, за новизну выдается простое неумение сделать лучше, при этом косорукость нахально объявляется «новым словом». Увы, большинство так называемых «первопроходцев» в искусстве – обычные проходимцы.

– Вы когда-то говорили о том, что необходимы худсоветы. Как раз для таких случаев. Вам не кажется, что именно литпремии абсолютно сбили ориентиры? Гением можно объявить кого угодно. И большинство читателей не будет это анализировать.

– А как же без худсоветов? Это как консилиум в медицине. То же самое. Особенно, если автор не совсем здоров. В искусстве честный взгляд со стороны необходим. Сколько академических криков и стенаний было о метафизике Малевича и его «Черного квадрата», хотя нормальные люди всегда знали: это просто «прикол века». И вот эксперты с помощью новейших методов выяснили: Казимир закрасил не получившиеся работы, как ребенок неудачный рисунок, да еще сделал шутливую приписку, отсылающую к знаменитой мистификации французского художника XIX века, назвавшего свой черный прямоугольник «Битвой негров в темной пещере». Так вот, литературный авангард сегодня и есть «битва негров в темной пещере», так проще спрятать отсутствие таланта и мастерства. «А что это?» – спрашивают. «Я так вижу! – гордо отвечает новатор. – Это мое самовыражение…» Во-первых, было бы что выражать. А во-вторых, в искусстве самовыразиться можно только через мастерство, а его-то как раз и нет. В Московском доме книги наблюдал интересную сцену: взыскующий читатель спрашивает: «А где тут у вас современные русские писатели?» «Вот, целый стенд номинантов литературных премий!» – отвечает продавец-консультант. «Девушка, я вас не про номинантов спрашиваю, а про писателей. Русских!»

– Юрий Михайлович, вы вошли в литературу стремительно, ярко, своими первыми повестями в «Юности» покорив разновозрастную читательскую аудиторию. Вашими «ЧП районного масштаба» и «Апофегей» зачитывались, растаскивались на цитаты. Для тех лет советского периода литература молодого автора поражала хулиганской откровенностью, искрометностью и в то же время глубоким взглядом в сущность бытия. С тех пор много воды утекло, но Вы сумели остаться современным, узнаваемым, любимым.

– Я никогда не ориентировался на моду, на установки критиков и премиальных жюри. Не перебегал от реалистов к постмодернистам и обратно. Не прятал в боковой карман свой патриотизм, когда в 90-е было выгодно слыть космополитом, а то и русофобом. Я всегда писал о том, что меня в самом деле волновало, тревожило, радовало, возмущало. Искренность – это важная составная часть литературного дара, хотя большинство литераторов тратят массу сил на то, чтобы никто не догадался про то, что они в действительности думают. Им кажется, они ведут тонкую игру с эпохой и читателями, а на самом деле они похожи на людей, роющих себе могилу да еще с чувством лукавого превосходство. Глупцы и недотепы! Они же зарывают собственный талант в тех редких случаях, когда он есть в наличие.

Кроме того, я смолоду отчетливо понял: самовыразиться можно лишь через мастерство, без мастерства можно только самовыродиться. Чтобы тебя поняли и полюбили, надо писать так дотошно и продуманно, так составлять слова, будто подбираешь букет любимой женщине. Я принадлежу к поколению, которое воспитано на тщательности предшественников. Мы учились писать так, чтобы Юрий Казаков или Валентин Распутин мог хотя бы хмуро кивнуть. Нынешние лауреаты пишут так, чтобы донести до набора. Моя редакторша рассказывала, как ей звонил известный большекнижник М. и говорил: «Оль, я там тебе как бы роман послал, сделай с ним что-нибудь!»

Впрочем, эту болезнь я предсказал еще в романе-эпиграмме «Козленок в молоке». Думаю, прочитав мой новый роман «Любовь в эпоху перемен», вы убедитесь, что я остался верен принципам ответственной литературы. Надеюсь, маразм, помноженный на энтузиазм, мне в ближайшие годы не грози.

– Вы не только писатель, но и главный редактор известного, авторитетного издания, продолжающий почти два века славные традиции «Литературной газеты».

– Сегодня рынок печатных СМИ переживает непростые времена – и тиражи падают, и читатель предпочитает интернет, но при всех сложностях «Литературная газета» справедливо может похвастаться устойчивостью читательского спроса. На мой взгляд, отчасти это объясняется вниманием газеты и к регионам, ведь литература многими своими корнями уходит в провинцию. Достаточно вспомнить Василия Белова, Виктора Астафьева, Валентина Распутина, которые, кстати, активно печатали свои произведения именно в «Севере».

– Замечаете ли Вы «Север» в российском литературном пространстве? И если да, то по каким приметам распознается он в многослойном журнальном мире?

– Конечно. По-моему, Ваше издание сохраняет добрые традиции советских толстых журналов. У вас широкая палитра авторов, вы не встали на путь обслуживания той или иной литературной группы, на ваших страницах появляются уважаемые проверенные имена, не забываете и молодых, удачен, на мой взгляд, конкурс для молодых авторов «Северная звезда». Вы сохранили уровень материалов, требовательно относясь к авторам. А ведь именно из-за уверенности в том, что написанное другом или сподвижником и есть литература, утратили авторитет легендарные издания. Например, «Новый мир», ставший постоялым двором для графоманов.