Музей неживых фигур - Марина Серова

– Весело, что скажешь, – заметила я. – А остальные что делают?

– Некоторые по видеоурокам занимаются, в зале есть большой экран. Недавно преподаватель поставил какой-то урок аэробики, забавный – там инструктор на английском говорит, с переводом. У нее самая постоянная фраза – «у вас все получится!». Прямо аутотренинг какой-то, для разнообразия позаниматься интересно. Я на прошлой паре видео с йогой поставила, но мне не понравилось. Скучно и долго.

Куприянова вспомнила про свой чай, отодвинула тарелку с недоеденным рагу и отпила глоток. Озадаченно посмотрела на чашку, то ли крепко заваренный напиток, то ли еще что, но потом, помешав ложкой жидкость, допила чай до конца. Потом взглянула на наручные часы и озабоченно сказала:

– Извините, Таня, я вам не смогу составить компанию, пойду наверх. Скоро занятие начнется, а мне переодеться надо. После, думаю, увидимся. Вам на сколько часов Роман Александрович урок назначил?

– На одиннадцать, – сказала я, расстроившись, что не успела поговорить с Куприяновой про иконы. Надо было раньше разговор свести к теме мастерства, а мы развели с ней беседу про уроки физкультуры. Ладно, подожду, пока пара закончится, а там, надеюсь, Светлана не убежит сразу в «храм».

Тем временем к столику подошли еще три Светланиных одногруппницы – Нина, Марина и Ксюша. Видимо, девушки на физкультуру не спешили – переговариваясь между собой, они обстоятельно уселись за столик и поставили на него свои тарелки. Все трое поздоровались со мной, Марина и Ксюша стали разговаривать насчет какого-то предстоящего праздника, а Нина улыбнулась мне.

– Тоже на физкультуру? – поинтересовалась я. Девушка кивнула.

– Да, у нас вместе с вышивальщицами пара, – сказала она. – С Милкой в шахматы будем играть, вот и все занятие.

– Не занимаетесь на тренажерах? – удивилась я.

– Не, переодеваться неохота, – махнула рукой Нина. – Алексей Викторович поначалу пробовал нас заставить хотя бы зарядку делать, но потом махнул рукой, достал несколько шахматных наборов, вроде играйте хоть. А что с нас взять – художники мы, а не спортсмены. Куда ни плюнь, все хлипкие, больные… Катька вообще ничего не делает, только сидит в форме на велосипеде. У нее просто спортивные штаны модные, она их надевает, чтоб фигуру продемонстрировать. Если Алексей Викторович подходит, она делает вид, что педали крутит, а сама потом в Интернете всякие видео смотрит. Кристинка, та вообще с насморком ходит, она даже в зале не появляется. В раздевалке сидит, к парам готовится.

– И преподаватель не возмущается? – спросила я. Нина усмехнулась.

– А что он с нами сделает? Если парней еще можно заставить что-то делать, то куда ему справиться с девушками? Он только условие поставил, чтобы мы на урок приходили, а не на мастерстве сидели. Вроде чтоб прогула не было. Если пропуски есть, то надо отрабатывать, то есть в свободное время отсиживать в зале полтора часа. Но ни у кого времени нет, поэтому лучше приходить на уроки, а там уже готовиться к другим занятиям.

– Да, странно все у вас, – изрекла я. – Хотя на вашем месте я б на тренажерах занималась, обычно люди дикие деньги платят, чтоб на фитнес ходить. А Света рассказывала, вам можно и на беговой дорожке заниматься, и по видео…

– Да какой фитнес в самом деле! – в сердцах воскликнула Нина. – Мы пока по этажам туда-сюда ходим, уже устаем. А от этих пар ни на какую физкультуру сил не остается, я, например, к вечеру как выжатый лимон. У нас из всей группы только Света на тренажерах, уж не знаю, как у нее выносливости хватает. Мало того изнуряет себя так, еще и физкультурой занимается. Мне, если честно, иногда за нее страшно становится. Особенно в последнее время она как-то резко сдала…

– Да, я тоже заметила, – кивнула я. – Совсем недавно она другой была, улыбчивой, а сегодня Света как-то осунулась даже.

– Переживает она, – пояснила Нина. – Вчера вот с калькой этой испорченной, еще и икону надо ей делать, а что вперед – то ли тренировочные задания переделывать, то ли новое начинать. Она вообще вчера с трудом занятия отсидела, я ее уговаривала не прогуливать, чтоб потом за пропуски не отрабатывать.

– Как у вас все строго… – проговорила я. – Не институт, а рабский труд!

– Точнее, ремесленная мастерская, – поправила меня девушка. – Мне наша художка фабрику напоминает. Знаете, раньше такие были. Фабрика по производству салфеток, фабрика по кружевоплетению, ручной росписи. Только у нас это все вместе собрали. Я даже думаю, что, скажем, вышитые салфетки, уже готовые, куда-нибудь продают, а деньги либо преподаватели между собой делят, либо все ректору достается. То есть мы трудимся, силы тратим, время, некоторые – платники которые – деньги, а результат нашего труда достается другим. Здорово устроились, правда? Бесплатная рабочая сила, и только.

– А вы свои изделия разве не забираете? – удивилась я. – Думала, что салфетки там или иконы студенты домой уносят.

– Нет, конечно, – возразила Нина. – Мы все работы сдаем, даже планшеты. Себе забираем только работы по живописи и рисунку, если их, конечно, в фонд не сдаем. После просмотра самые лучшие этюды и рисунки отбирают преподаватели, это считается почетным. Когда твою работу в фонд берут, значит, она лучше, чем у остальных, ее потом в качестве примера другим студентам показывают. Вот мне, например, хотелось бы, чтоб все мои этюды здесь остались – в общаге их некуда складывать, соседки ругаться начнут, если мы с Милкой место занимать будем. Хотя мою живопись вряд ли возьмут, но я уже решила, что холсты загрунтую, тогда не придется новые покупать. Если, конечно, не уйду из института.

– А не жалко свои работы уничтожать таким образом? – спросила я. – Ведь столько труда, и замазывать все…

– Ой, да мне наплевать, – заявила Нина. – Подумаешь, какое дело! Зато экономия выйдет!

– Зачем же тогда рисовать, раз потом все равно замазывать? – не понимала я. – К чему тратить время и краски?

– Чтоб на просмотре было что показать, – пожала плечами девушка. – Сами подумайте, кому нужен, скажем, жуткий темный натюрморт с каким-то облезлым вороном? Да его только псих какой на стенку повесит. Ладно, фиг с натюрмортами, а со следующего семестра мы портреты писать будем. Представляете, посадят какую-нибудь старую бабку с морщинами, в нелепом платке на голове, напишем мы с нее этюд. И куда его потом? Даже если б у меня была своя собственная квартира с пустыми стенами, я бы не стала портить их незнакомыми тетками и дедками.

– А как же известные художники, которые портреты писали? – вспомнила я наше с Ленкой посещение музея. – Не помню, кто там из них любил стариков изображать…

– А, вы, наверно, Репина имеете в виду? – догадалась Нина. – Но у него-то шедевры были, их и на стенку повесить не стыдно. Потом, он этюды писал, а из них потом картины, ему нужны были соответствующие модели. Но я картины со стариками и старухами делать не собираюсь, поэтому и буду грунтовать эти нелепые портреты.

Я не стала с ней спорить: в конце концов, какое мне дело до судьбы Нининых работ? Хочет их замазывать – пускай закрашивает на здоровье, драться и кусаться не буду…