Под ударом - Александр Афанасьев

ничего общего с полицией.

Зал был большой — восемь отдельных рингов. На двух из них занимались — какие-то типы колотили друг друга под подбадривающие выкрики. От группы мужчин у одного из рингов — отделился и пошел им навстречу худощавый, светловолосый мужчина лет пятидесяти…

— Роберт Бош…

Немец издевательски поклонился.

— Какая птица к нам залетела.

Про Роберта Боша сэр Колин знал и знал хорошо. Правда, те придурки, которые ходят на демонстрации писников и требуют вывести американские ядерные ракеты — про него ничего ни знали, а жаль. Роберт Бош был кадровым сотрудником Штази, у Маркуса Вольфа он отвечал за черные операции. Совсем черные.

Это была старая тема. Наркотранзит. Сначала он почти весь шел через Марсель. Потом, когда был разгромлен марсельский узел — дело Френч коннекшн — новыми оптовиками в Европе стали сицилийцы — они принимали большие партии и отправляли на континент уже мелкий опт. Но итальянская полиция начала бороться с наркомафией и тогда транзитеры стали искать новые маршруты в Европу. Салоники. Дуррес. Констанца. Те восточно-европейские страны, которые остро нуждаются в валюте и ради ее получения будут на многое закрывать глаза.

А Штази — считалась третьей или четвертой разведкой мира с огромными возможностями на самом прибыльном рынке Европы — в ФРГ.

Сэр Колин понизил голос.

— Думаю, твоим друзьям ни к чему знать про птиц, они не орнитологи. И после того как пара ублюдков опрокинула мои блины мне на костюм, я хочу есть. Чертовски.

…

Им накрыли в столовой для спортсменов. Конечно, с обслуживанием были проблемы, но еда была, по крайней мере, свежей. Как и обычно в крестьянских местах — слишком много мяса…

— Не перкелт[33], но сойдет — заметил Бош — только настоящего перкелта сейчас нет даже в Будапеште. А знаете почему?

…

— Потому что все свиньи давно уже в правительстве.

Сэр Колин вежливо улыбнулся. Бош истрактовал улыбку по-своему.

— Понимаю, понимаю. Что вам на острове до нас, азиатских дикарей…

— Дело не в этом.

— А в чем?

— В том, что ты торгуешь наркотиками. Не надо строить из себя сироту.

Бош улыбнулся.

— Верно. Но я — здесь. И ты — здесь. В чем проблема? Ее Величество зажала пенсию?

— Не упоминай имени Ее Величества. Мне это неприятно.

— Не вопрос. И все же.

— Скажем так, ты поможешь мне, а я — тебе.

— И в чем же ты можешь мне помочь?

— С Мальтой, например.

— И всего-то? Там нет ничего, с чем не справился бы хороший адвокат.

— В таком случае, я могу идти?

— Перестань, перестань. Ну, куда ты пойдешь. На улице света нет и бандиты.

— Такие же, как в этом здании?

Бош улыбался, но глаза его были злыми.

— Не надо грубить. Мне интересно, что могло заставить такого человека как вы, да еще в вашем возрасте — играть в шпиона. Насчет меня все понятно — я своих мотивов и не скрывал никогда. А вот что касаемо вас…

— А с чего вы решили, что это игра.

— А что же это?

— Служба.

Бош подумал, потом покачал головой.

— Нет. Не разочаровывайте меня.

— Чем же?

— Вы слишком умны чтобы верить во всю эту хрень про долг и про службу.

— А во что верите вы? Нет, не отвечайте. Вы верите в те деньги, которые добываете? В доллары, евро, марки. В те деньги, что прилипают к вашим рукам…

…

— Вы говорите, что верите в то, что говорят с трибун, но на самом деле ваша вера и ваша лояльность основаны лишь на том, что вам позволено больше чем другим. Вы носите хороший костюм. Ездите за границу. У вас хороший автомобиль и квартира. Потому вы им служите.

Бош усмехнулся.

— Вам легко говорить. Вы не торговали своей сестрой на руинах своего города.

— Верно. И я не начинал две войны, чуть не уничтожившие всю Европу. Вам не понять, во что я верю и чему служу. Но не деньгам, их у меня более чем достаточно. И не власти. Миссис Тэтчер пришла, а потом уйдет. За ней будет кто-то, кто тоже уйдет в свое время. Но то, чему я служу, останется. И те, кто придут за мной — тоже будут служить.

Бош настороженно прищурился.

— Мой опыт мне подсказывает не верить громким словам.

— Я же говорю, что вы не поймете.

— Что вы хотите?

— Мне нужен канал через границу. Через Стену и обратно.

— Интересно. И вы с этим пришли ко мне?

— К вам.

— И что заставляет вас думать, что служба этот канал предоставит?

— Не служба. Вы.

— Хорошо, я.

— Я даю гарантию, что этот канал не будет использоваться против интересов ГДР.

— А против кого?

— Против русских.

Бош хмыкнул.

— Русские наши союзники. Вы понимаете, о чем просите?

— Понимаю.

— И какие гарантии?

— Честное слово, мое. Ну и ответные услуги.

Бош думал какое-то время. Потом сказал.

— Понять не могу, почему я вас еще не послал к черту.

— Потому что вы понимаете, что другого выхода на мой уровень в Великобритании у вас никогда не будет.

— То есть, вы хотите стать нашим агентом.

Сэр Колин рассмеялся.

— Я думал, вы воздержитесь от такой глупости. Что помешает мне, вернувшись домой сообщить в контрразведку?

— Есть разные способы сделать так, чтобы вы этого не сделали.

— Перестаньте. У нас, в Великобритании многое строится на доверии. Поверят мне, а не вам. Но если вы поможете мне — вы приобретете лично обязанного вам человека. Там, в Лондоне, на самом верху…

Бош подумал.

— Такие вопросы я сам не решаю. Но я передам ваше предложение.

— Подумайте, кому.

— Несомненно.

Пригород Берлина. Явка Штази. 22 декабря 1988 года

Роберт Бош был таким не сам по себе. Это все имело очень и очень глубокие корни.

В деятельности каждой разведки — всегда есть двойственность. С одной стороны разведчик должен быть подонком и делать грязные, а подчас и страшные вещи. С другой стороны — он должен хранить верность своей службе и своей стране. Проблема в том, что это чисто психологически нельзя совмещать. Человек либо честен, либо нет.

В то же самое время — когда все это происходило, полковник кубинского МВД Антонио де ла Гуардиа, основатель и руководитель спецотдела МВД «convertible», нацеленного на поиск для Кубы свободно конвертируемой валюты — договаривался с руководителями Медельинского картеля об использовании кубинских возможностей в деле контрабанды наркотиков. Пятнадцатью годами ранее — он был участником обороны дворца Ла Монеда в Сантьяго, на его глазах