Сердце потерянное в горах - Анна Сарк

пункты располагаются в каждом секторе. Небольшие здания оборудованы всем необходимым. Хорошая материально-техническая база, позволяет получить экстренную амбулаторную помощь прямо здесь. Это позволяет не тратить кредиты на беспилотники. Дежурный врач может добраться до происшествия пешком, захватив всё необходимое в чемоданчик.

Тата нажимает на звонок и к нам тут же спускается медсестра в сопровождении медбрата.

Я не привык к боли. Из-за того, что любую проблему можно уладить, приняв лекарство, я остро реагирую на слабость. Меня это раздражает. Медбрат заводит меня внутрь и помогает присесть на мягкую кушетку.

Белая мраморная плитка слепит глаза, так же, как и хирургические инструменты. Тату попросили подождать в приемном покое, угостив чашкой кофе и мне даже не с кем перекинуться парой слов.

— Скоро к вам подойдут, — говорит медбрат и я остаюсь один.

Я оглядываю стерильное помещение. Почти всю стену занимают холодильники с лекарствами. За стеклом стоит продукция корпорации. Всевозможной формы баночки, тюбики и блистеры. Я отворачиваюсь к окну. Серый утренний свет пробивается сквозь дождь полосами.

— Что тут у нас? — в операционную входит немолодой мужчина с шапкой тронутых сединой темных волос. Я выпрямляюсь, не смотря на боль в шее и голове, — Давайте посмотрим, так ли всё страшно, — я чувствую себя неуютно, когда он начинает светить мне в глаза.

— Головокружение? — сухо спрашивает врач, мне не нравится медицинский запах, исходящий от его халата, и воспоминания, что он вызывает, но я заставляю себя сидеть смирно.

— Да.

Врач кивает и включает лампу, яркий свет отражается от белых стен. Его пальцы пробегают по волосам, не причиняя дискомфорта.

— У вас крепкая голова, — он подходит к холодильнику и возвращается обратно, — Немного пощиплет, — брызгает что-то на рассеченную кожу и я чувствую легкий зуд, — Держите, — доктор протягивает мне стакан и какой-то пакетик, — Это избавит вас от действия алкоголя и наркотиков.

— Спасибо, — я разрываю бумагу и высыпаю содержимое в воду. На вкус жидкость похожа на горький сироп.

Врач пододвигает стул и садится напротив.

— Это ваша кровь? — он внимательно смотрит на мой костюм, я опускаю глаза и вижу засохшие пятна.

— Нет, — я качаю головой, продолжая смотреть на небольшие следы пальцев незнакомки. Там, где она судорожно цеплялась за мою рубашку, они похожи на две запятые.

Она была ранена? Или убила еще кого-то?

Я сглатываю.

— Измененной.

— Хорошо, что на вашем теле нет ран, иначе все могло окончиться вашей смертью, — доктор не высказывает удивления, будто проникновение под купол отступников обычное дело, — По правилам, я должен сообщить о злоупотреблении «Пылью».

Я вскидываю голову.

— И?

— По просьбе вашей прабабушки, я не буду этого делать, — всем своим видом, он показывает, как ему этого не хочется.

— Премного благодарен, — я ставлю недопитый стакан на чемоданчик рядом с собой и встаю на ноги, — Выход я найду сам, — выхожу за дверь.

Увидев меня в коридоре, тата вскакивает на ноги. Мое сердце заливает нежность.

— Всё хорошо? — она берет меня под руку и я просто киваю. Она облегченно вздыхает, но чувство вины заставляет меня избегать ее взгляда.

Мы выходим на улицу. Дождь принес запах свежести. На небе ни следа туч, только рваные облака. Я открываю дверцу беспилотника и пропускаю тату вперед.

— И что ты пообещала ему за молчание? — спрашиваю я, как только мы оказываемся в теплом салоне. Отпираться, что «Пыль», лежащая на дне ее сумки, не моя, бесполезно.

— Переспать с ним, — серьезно отвечает тата, но увидев ошарашенное выражение на моем лице, начинает смеяться, — Поужинать на выходных, Макс, — ее смех замирает, но я вижу, ее что-то беспокоит.

— Так почему ты спорила с отцом? — я скрещиваю руки на груди, действие порошка чудесным образом сказывается на моей голове: я начинаю лучше соображать.

— Ты знаешь о чем мы всегда спорим.

Я прикрываю глаза, разговор всегда начинается с одного и того же. Не надо было спрашивать.

— Я ошиблась, когда поддержала решение совета скрыть от общественности, что Стелла выжила, но я считала, что так защищаю вас обоих, — тата выдерживает паузу, словно не уверена, стоит ли продолжать, — Сегодня утром я была у нее… Врачи говорят, никакой надежды. Она живет только благодаря аппаратам жизнеобеспечения.

Чувствую, как сжимается горло.

— Ученые ещё не придумали, как вырастить искусственный мозг, — тата неуверенно кладет свои дрожащие пальцы на мою ладонь, — Мы должны оплакать потерю… Может быть тогда, ты перестанешь себя наказывать.

Я выдергиваю руку, словно ее прикосновение меня обжигает.

— Ты же не серьезно? — ко мне возвращается желание забыться. Реальность обрушивается с новой силой.

И я просто не знаю, как со всем этим жить.

— С чего бы? — она приподнимает тонкую бровь, — Я в здравом уме, — мрачное выражение ее лица меня пугает, — И я не хочу, чтобы ты опять довел себя до такого состояния.

— Не начинай, — я стираю пот со лба.

— Ты не ел, Макс. Совсем. Ты загонял себя в могилу, целыми днями…

— Со мной всё в порядке, — как можно быстрее выталкиваю слова, будто они способны меня задушить.

— А так и не скажешь. Ты подсел на эти чертовы таблетки! — тата раздраженно стучит по своей сумке и мне кажется, что я слышу, как они перекатываются на дне, будто драгоценные жемчужины.

Мои ладони становятся влажными и я прячу их между коленями.

— И сейчас опять возвращаешься к ним, словно они единственное, что у тебя осталось.

У меня возникает дикое желание сделать ей больно, чтобы ей тоже стало больно. Грудь распирает от злости.

— Так и есть! — выкрикиваю я, — Просто оставьте меня все в покое!

Я роняю голову на руки и прячу лицо в ладонях.

— Все старые люди действуют на нервы своей гиперопекой и желанием быть рядом с любимыми людьми.

Острое чувство вины охватывает меня.

— Прости, я…

Чувствую легкое прикосновение к своему запястью, заставляющее меня замолчать.

— Ты навсегда останешься для меня ребенком.

Поднимаю на нее глаза.