Любовник ее высочества - Хейвуд Смит

Прошло две недели.

Филипп оторвался от полки с книгами в библиотеке Мезон де Корбей, подошел к двери и, открыв ее, громко позвал:

– Жак, иди сюда!

Его голос был почти не слышен из-за шума строительства и болтовни служанок, которые чистили люстру, опущенную почти до самого пола.

– Как добиться хоть капельки внимания от собственного камердинера? – обратился он к безмолвию библиотеки. Скорее всего Жак все еще наблюдает за работой в саду, который захватила Анна-Мария больше недели назад. «Только на несколько дней», – уверяла она. Ничего себе, несколько дней!

Филипп вернулся к книгам, все еще возмущаясь. Черт побери, должен же мужчина требовать хоть какое-то уважение к себе, тем более в своем собственном доме, и иметь покой не только в одной-единственной комнате!

Сумрачный свет, просачивающийся через высокие строгие окна, делал его кабинет похожим на келью. Он почувствовал неожиданный прилив благодарности за то, что эту комнату привели в порядок в первую очередь. Коричневые полки из орехового дерева с каскадами резных узоров, изображающих фрукты, отполированы до блеска. Книги на них заботливо обтерты от пыли. Многие нашла его жена, когда устроила решительную чистку чердаков и подвалов. Первые несколько дней в Мезон де Корбей Филипп провел с удовольствием, читая эти книги, добавив их к коллекции, которая у него уже была.

А потом появились плотники. И кровельщики!

И теперь с рассвета до заката в доме не было ни минуты покоя.

Он не мог спастись от этого даже прогулкой верхом, охотой или рыбной ловлей, потому что Жак был занят. После того, что случилось тогда ночью в Тюильри, Филипп понимал, как было бы глупо рисковать бродить здесь одному, и Жак стал единственным слугой, которому он доверял сопровождать себя. Последние восемь дней он зарывался в книги и прятался в библиотеке, как в норе, но не мог спокойно почитать и пяти минут – на него обязательно обрушивался какой-нибудь очередной шум.

И еще его раздражала бездеятельность. Она оставляла слишком много времени для размышлений – о бесконечных придирках на службе, о злобной зависти офицеров и о несчастных французских парнях, убитых им в этом проклятом восстании. Больше года он был настолько занят, что не успевал взглянуть в лицо жестокой реальности. Но теперь она не отпускала его.

К тому же его женитьба тоже вызвала новые трудности. Анна-Мария не только поставила под удар его положение при дворе, но и перевернула вверх дном всю его жизнь.

Филипп подошел к камину, раздраженно глядя на очищенные от копоти камни. Когда он позволил жене взяться за восстановление усадьбы, он думал, что это займет ее и даст ему свободу. Вместо этого она разрушила и покой, и порядок в Мезон де Корбей.

Правда, следует отметить, что еда стала значительно лучше. Мадам Плери охотно уступила свои обязанности по кухне двум приходящим поварам. Хотя приготовленные ими блюда были не слишком изысканными, все же сейчас Филипп сидел во главе стола, как приличествует хозяину поместья. Да и прислуживать за столом стали более умело. Но эти улучшения не возмещали ту суматоху, которую внесла Анна-Мария в его всегда спокойный дом.

Какой смысл в этой проклятой суете? Анна-Мария безо всякой необходимости загоняла себя и работников. Каждый день, кроме воскресенья, она поднималась до рассвета и трудилась целый день как одержимая. Она так изматывалась, что с трудом просыпалась. С тех пор, как они приехали сюда, Анна-Мария избегала оставаться с ним наедине. Они встречались за обедом и ненадолго вечером, когда она сообщала ему о сделанной за день работе. Их разговоры в основном сводились к обсуждению всяких мелочей по ремонту дома. После ужина, ссылаясь на усталость, Анна-Мария удалялась в свою спальню одна.

Невозможно было даже предположить, что их медовый месяц окажется таким. Филипп понимал, что в конце концов Анна-Мария устанет тратить все силы на восстановление дома, но ему надоело ждать. Память об их близости до сих пор заставляла его вздрагивать. Почему он должен мучиться в пустой постели?

Забавно. Он наивно считал, что медовый месяц обеспечит ему постоянное и легкодоступное сексуальное удовлетворение. Но вышло не так. Никогда еще он не оставался так долго без женщины с тех самых пор, как ушел из отцовского дома в семнадцать лет. Открыв книгу, Филипп попытался продолжить чтение, но его настроение мешало ему на чем-либо сосредоточиться. Он уговаривал себя, что его раздражительность вызвана надоевшим бездельем и постоянной суматохой в доме. Он решительно отказывался признаться себе, что холодность Анны-Марии так задевает его.

Подойдя к окну, Филипп увидел прямо за стеклом веселую физиономию маляра. Эта картина окончательно разозлила его, и он рявкнул:

– Работай где-нибудь в другом месте, когда я здесь!

Маляр не расслышал его и, кивнув головой, продолжал работу.

Проклятье! Не иначе как Анна-Мария пообещала этому дураку награду за досрочное окончание работы. Она слишком хорошо обращается с работниками. Такая фамильярность не подобает женщине ее положения. Он говорил ей об этом, но без толку.

Филипп грустно вздохнул, усаживаясь за отполированный письменный стол. Его ждали разные бумаги от местных поставщиков, портных, ремесленников, от парижских купцов. Он внимательно проверял счета на ковры, мебель, постельное белье, ткани, хозяйственные мелочи, кровельное железо, гвозди, овес, зерно, садовую рассаду – не считая строительного леса, кирпичей, известкового раствора и щебенки. Если его жена и дальше будет так сорить деньгами, через несколько месяцев от ее приданого ничего не останется. Филипп не хотел снова влезать в долги, он достаточно настрадался от кредиторов.

– Я сам породил это чудовище. – Филипп, бессильно свесив руки, опустился в тяжелое старинное кресло.

Раздался громкий стук, и в дверь заглянул Жак.

– Вы меня звали, ваша милость?

Встрепанный, покрытый грязью, он остановился у двери, стараясь не запачкать пол.

– Да, я звал тебя! Что случилось с кухней? Я четыре раза звонил туда, но никто не пришел.

Жак сморщил лоб, соображая.

– Ее милость велела снять все звонки, чтобы их починить.

– Слава богу, хоть этот звонок работает прекрасно. Скажи это мастерам.

Слуга согнулся в поклоне.

– Сейчас же передам. Это все, ваша милость?

– Нет, не все. Где герцогиня? Я хочу поговорить с ней.

– Скорее всего ее милость в западном крыле.

– Что она там делает?

– Торгуется, – неохотно пробурчал Жак, – с купцами из Парижа.

Филипп перестал шуршать счетами.

– Торгуется? Ты сказал – «торгуется»?

Жак с тоской смотрел на дверь, явно предпочитая жару и грязную работу в саду неприятному разговору.

– Ну да, торгуется, ваша милость. – Он опустил голову и уныло уткнулся взглядом в пол. – Спорит.