Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева

показал на дверь у левого конца барьера.

– С вещами на досмотр.

Андрей подхватил свою сумку и, не оглядываясь, на Кита и Тошку, ещё пыхтевших над своими бланками, пошёл к двери.

Пустая комната, только большой стол посередине. Практически сразу, как возникнув из стены или из-под пола, к столу подошёл военный, но в немного другой форме. Таможенник – догадался Андрей и сам, не дожидаясь команды, расстегнул молнию и хотел уже вытряхнуть на стол содержимое сумки – шмон есть шмон, не время права качать – но его остановили неожиданным:

– Не надо.

Андрей сам не заметил, как заложил руки за спину, сцепив пальцы, и молча смотрел, как таможенник перебирает его вещи. Рубашки, трусы, носки – всего по три, четвёртая смена на себе, два полотенца, пакет с мылом и мочалкой, бритвенный прибор, зубная щётка и уполовиненный тюбик с пастой, кружка, миска, складной столовый прибор – ложка, вилка и нож на одной рукоятке, всё-таки прельстился: и всегда нужно, и за оружие не посчитают. И всё, больше у него ничего нет. Но смотри, как аккуратненько, всё, как лежало, так и лежит. В Мышеловке их так же шмонали. А теперь что, личный досмотр? Раздеваться?

Но, к его удивлению, этого тоже не понадобилось. Ему отдали его вещи и показали на следующую дверь.

– Проходи.

– Ага, спасибо, – Андрей подхватил сумку и пошёл к указанной двери.

И не обернулся, хотя услышал за спиной голос Тошки и шлепок заплечного мешка о стол.

В следующей комнате снова барьер. Ему вернули его удостоверение и маршрутный лист, выдали деньги: сотенная, пятидесятирублёвая, четыре десятки, две пятёрки, и три рублёвых бумажки. Билет на поезд и талон на паёк. Андрей заложил бумаги в карман, а деньги в дешёвенький, купленный в лагерном киоске кошелёк. Всё?

– Поезд через два часа. Паёк в буфете, – и улыбка. – Счастливо тебе.

– Спасибо, – ответно улыбнулся Андрей.

Неужели вот так, так легко прошло то, о чём чуть ли не с суеверным страхом шептались в курилке, боясь говорить в голос, чтобы не сглазить, не спугнуть удачу, о чём мечтали ещё там… Вот он, по-ночному холодный воздух, резкий свет вокзальных фонарей, серый блестящий от вечерней росы асфальт… Это уже Россия? Он прошёл?!

Не спеша, раскачивая сумку, Андрей шёл к сияющей, рассыпающей искры вывеске. Глаза, что ли, слезятся? Только этого не хватает! Он досадливо проморгался, чтобы прошло. Просторный зал с жёсткими скамьями-диванами, людей немного, многие спят, сидя или полулёжа. Буфетный прилавок. Ну-ка, чего тут есть пожрать?

Он отдал буфетчице талон и получил уже знакомый пакет с пайком, сунул его в сумку и стал рассматривать прилавок. Чаю, конечно, а к чаю чего? С рыбой почём?

– По двадцать пять копеек, а чай гривенник.

– Ага, а, – и с еле ощутимой заминкой, – вот эти?

– С икрой? По пятьдесят.

Ну, была – не была, однова живём! Он взял два бутерброда с икрой и четыре с рыбой – все разные, два стакана с чаем и большой облитый шоколадом – буфетчица подсказала название – эклер с кремом. Два сорок две.

– Широко гуляешь, – улыбнулась буфетчица, помогая ему собрать стаканы и тарелочки в удобную для переноски пирамиду, – по-русски. Стаканы потом верни, залог получишь.

Андрей донёс свою добычу до ближайшей пустой скамьи, аккуратно поставил, сел, достал из кармана и расстелил носовой платок. Он устраивался обстоятельно, не спеша. Никто не отберёт, и никому не надо ничего объяснять. И наконец, всё расставив и разложив, Андрей сделал первый, самый важный глоток. Чай был действительно с сахаром. И лучше лагерного. Смешно, но он за два месяца привык, что лагерь – это место, где ждут визу и выезд, а не то, что раньше. Ну да, тогда и там – concentration camp, или ещё так называлось: camp high isolation, будь они прокляты трижды и четырежды. Икра чёрная, икра красная, рыба белая, красная, розовая и сероватая с жёлтыми прожилками. Названия он не посмотрел и не спросил, да и неважно это. Андрей ел не спеша, разминая языком о нёбо тающие во рту кусочки, наслаждаясь незнакомыми упоительными вкусами.

Занятый своим, он заметил Тошку и Кита, только когда они подошли к его скамье, неся тоже по стакану с чаем и тарелочке с бутербродами.

– Широко гуляешь! – ухмыльнулся Тошка.

– Однова живём! – залихватски ответил Андрей, выругавшись про себя.

– Оно так, – кивнул Кит.

Ели каждый своё, не заглядывая друг другу в рот.

– Когда едешь?

– Сейчас, – Андрей дожевал бутерброд, запил его последним глотком и взялся за другой стакан, уже с эклером. – А вы?

– Мой в полночь, – весело ответил Тошка. – А ты, Кит?

– Через час, – ответил Кит.

Глядя прямо перед собой, он устало и, явно не замечая вкуса, мерно двигал челюстями, жуя бутерброд с колбасой.

– Поезд на Иваньково отправляется с третьего пути, – гнусаво сказали под потолком.

Андрей вытряхнул в рот последние капли чая и встал. Повесил на плечо сумку и улыбнулся.

– Мой. Всем удачи!

– И фарта, – кивнул Тошка.

– Россия велика, а земля мала, – улыбнулся Кит. – Может, когда и встретимся. Счастливо.

И шумно вздохнул, закончив свою тираду.

– Счастливо, – попрощался Андрей.

Стаканы буфетчице, звенящую мелочь в карман ветровки и быстро, не оглядываясь, на выход. Где там третий путь?

Народу не так уж много, но всё же он не один, а в толпе всегда легче. Ага, вот он, десятый вагон. Проводник у двери. Показать билет? Пожалуйста.

Внутри вагон очень походил на барак, только занавесок нет. Андрей нашёл своё место. Нижнее? Ну, посмотрим по соседям, может, и не опасно.

Андрей бросил на полку сумку, снял ветровку – конечно, надёжнее, когда всё твоё на тебе, вот и парился. И усмехнулся: он парился, а Тошка с Китом, небось, сварились, у них-то куртки ватные. И тут же забыл о них. Всё, это тоже отрезано, осталось в прошлом. Так, будем устраиваться. Ну, мыло, полотенце и бритвенный прибор с зубной щёткой лучше достать, паёк и кружку, нож с ложкой – тоже. Буханка и банка ему на сутки. Не пошикуешь. Но, может, удастся что-то по дороге прикупить. Сумку он заложил в ящик под полкой, паёк, кружку и прибор выложил на столик, полотенце, мыло и бритвенный – в сетку. Странно, но он по-прежнему оставался один, хотя слышал за спиной и голоса, и шаги.

Поезд вдруг дёрнулся так неожиданно, что он не устоял на ногах, сел с размаху на свою полку и рассмеялся над собственной неловкостью.

– Ага, вот здесь!

Андрей передвинулся к окну и с улыбчивым интересом рассматривал попутчиков.