Загадки истории. Факты. Открытия. Люди - Анна Ермановская

Пример этой разницы можно было бы продемонстрировать на примере банкира Бисмарка — герра Герсона фон Блейхредера (который за свои многочисленные заслуги по оказанию финансовой помощи был вознагражден возведением в дворянство, очень редким отличием, а уж для некрещеного еврея и вовсе уникальным), первого прусского еврея ставшего дворянином и фон Блейхредером. Конечно же сразу приходят на ум приснопамятные бароны Ротшильды, но говоря о том, что Блейхредер стал первым прусским евреем, возведенным во дворянское достоинство, нужно помнить, что Ротшильдам баронство было даровано все-таки в Вене, австрийским королевским домом. Так что никакого противоречия нет.

Пожалование Блейхредеру дворянского титула, которое произошло по настоятельной просьбе Бисмарка, было воспринято в Берлине как сенсация. Блейхредер сразу стал самым высоким по рангу евреем в Германии, и его радость от этой мысли была омрачена только тем, что его крупнейший конкурент, «второй банкир» Пруссии и тоже еврей Адольф Ханземан, глава «Дисконтогезелынафт», получил дворянство одновременно с ним.

Причина присвоения дворянского титула обоим банкирам была типичной для отношений, господствовавших в Германии XIX в.: Блейхредер и Ханземан спасли от оскорблений и позора нескольких представителей господствующего класса. Высокопоставленные лица, о которых идет речь, были близкими друзьями Вильгельма I и Бисмарка. Это были князь Путбус (по прозвищу Капут-бус), герцоги фон Ратибор и Уйест, граф Лендорф, флигель-адъютант императора, вложивший деньги в проекты железнодорожного короля Штраусберга. Кроме того в актив Блейхредера вошли и сами «спасательные операции» предприятий Штраусберга и Круппа и др., вернувшие деньги в казну (ну и комиссионные на счета самого Блейхредера и компаньонов). По просьбе императора Блейхредер взял на себя улаживание румынских дел и оздоровил финансы неопытных в деловом отношении друзей Бисмарка.

Хотя Блейхредер и не был грюндером в собственном смысле этого слова, он, пожалуй, как никто другой, воплощал в своей фигуре все возможности и противоречия грюндерских лет. Проявляя инициативу и ум, он финансировал строительство железных дорог и промышленных предприятий, учреждал акционерные общества и организовывал государственные займы. И все же своим взлетом он был обязан прежде всего своему умению приспосабливаться к существующим условиям. Хотя он лучше, чем его коллеги, понимал особенности индустриальной эпохи, ему все равно недоставало признания со стороны вечно вчерашних: мелких помещиков и героев войны. Он удивительно походил на карикатуру «мерзкого еврея», черты которого Людвиг Бамбергер, один из основателей «Дойче банк» и виднейший, наряду с Эдуардом Ласкером, член парламента еврейской национальности, описывал так: «Настойчивость и бестактность, жадность, бесцеремонность, тщеславие и отсутствие понятия о чести, духовное убожество и раболепие».

Блейхредер, начав карьеру в услужении у могущественных Ротшильдов, продолжил ее у еще более могущественного Бисмарка. Он жаждал орденов и титулов. Его кельнский коллега, банкир Авраам Оппенгейм писал по этому поводу: «Ваша грудь, по-видимому, может не вместить всех высоких наград, полученных при поддержке различных влиятельных особ».

Когда полуслепой банкир наряжался в свой парадный костюм, то на отворотах его фрака сверкали баварские, австрийские, российские, французские и бразильские ордена. Вечерние приемы в его дворце на Беренштрассе считались самыми богатыми в Берлине. «Все должно было быть только самого высокого качества: гости, угощения и развлечения, — писал один из современников. — Заморские яства и напитки поставлялись из самых удаленных уголков Европы. У ворот дома выставляли двух полицейских для регулирования движения». На торжествах у Блейхредера во время танцев играли самые дорогие музыканты тех лет, например скрипач-виртуоз Пабло де Сарасате или придворная пианистка Есипова. Икру в его доме ели ложками, поскольку банкир имел собственную службу курьеров, ежедневно доставлявшую ему это лакомство с берегов Каспийского моря. Так что он всегда мог побаловать вкусы столь престижных гостей, как Бисмарк, или таких деловых партнеров, как Ротшильды, свежей спаржей, экзотическими фруктами или фуа-гра. Поскольку холодильников тогда еще не было, то можно себе представить, что приобретение таких скоропортящихся деликатесов было делом весьма и весьма дорогостоящим.

Хорошо и дорого поесть было в эпоху грюндерства излюбленным символом положения растущего класса, а разбогатевших евреев никто не мог в этом перещеголять. Еще одним престижным объектом было искусство, и Блейхредер пытался преуспеть и здесь, хотя, по свидетельству современников, нисколько в нем не разбирался. Для своего городского дома финансист дал указание использовать тонны ценнейшего каррарского мрамора, а самый дорогой художник того времени Франц фон Лейбах сначала написал по его заказу портрет Бисмарка, а затем и его собственный. Бисмарк, которому это, очевидно, пришлось не очень по нраву, блистал сарказмом в адрес банкира, рассказывая всем и каждому, что Лейбах запросил за портрет Блейхредера вдвое больше, чем за портрет Бисмарка — художник якобы объяснял это тем, что писал канцлера «с любовью». Во всяком случае, Блейхредеру пришлось заплатить за свой портрет 30 тыс. марок. Известному скульптору Райнольду Бегасу он заказал проект надгробного памятника, который должен был обойтись ему в 75 тыс. марок.

Банкир, для которого в центре зала Берлинской биржи была зарезервирована постоянная ниша (точно так же Натан Мейер Ротшильд имел на Лондонской бирже свою привычную стойку), считал себя уже на вершине социального подъема, когда 8 марта 1872 г. император Вильгельм I возвел его в дворянское достоинство. «Биржевой еврей», по словам Фридриха Ницше «вообще отвратительное изобретение человеческого рода», достиг того, что не удавалось до него никому из не обращенных в другую веру иудеев Пруссии.

В романе Томаса Манна «Bekenntnisse des Hochstaplers Felix Krull» — в русском переводе он называется «Признания авантюриста Феликса Круля» — есть презабавное рассуждение о разнице между понятием «хорошая семья» и просто «семья». С точки зрения аристократа, сказать о ком-то, что он или она из «хорошей семьи» — снисходительное определение, которое истинный дворянин может дать зажиточному бюргеру, или, скажем, девице, дочери профессора университета. А указать, что такой-то из «семьи», означает, в принципе, признание некоего социального равенства.

Оказывается, это рассуждение было — как и многое другое у Манна — скрытой цитатой. В Пруссии, при возведении бюргера в дворянство, в выдаваемом ему королевском патенте непременно значилось, что обладатель патента, свершивший то-то и то-то, известный своим истинно доблестным поведением и характером, и «происходящий из хорошей семьи», включается в благородное сословие.

Так вот, в грамоте на дворянство, выданной в 1872 г. Герсону Блейхредеру, личному банкиру Бисмарка, эта формула — «происходящий из хорошей семьи» — была опущена. Еврею — даже кавалеру прусских и иностранных орденов, самому богатому человеку в Берлине — она не полагалась, и даже королевская милость изменить этого печального обстоятельства не могла.

В жизни банкира имел место и такой эпизод: баварскому королю Людвигу (тому самому, который был патроном Вагнера) срочно понадобились 7 миллионов марок. Имперская золотая марка в обмене стоила 1/3 старого «союзного талера», то есть требовалось 2,33 миллиона талеров — сумма примерно в 6 раз больше, чем та, которой благодарный ландтаг наградил Бисмарка после великой победы над Австрией в 1866 г. Бисмарк просил Блейхредера помочь, и тот постарался, но дело не выгорело — баварцы не смогли предложить никакого разумного обеспечения займа. Видимо, понадеялись, что банкир-нувориш удовлетворится каким-нибудь титулом или орденом. Блейхредер им в займе вежливо отказал. Все, разумеется, делалось в глубокой тайне и никакой огласке не подлежало. После того, как все улеглось, сын канцлера, Герберт, написал в письме приятелю, который был в курсе дела: «Поистине несчастен тот, кто должен зависеть от доброй воли грязного еврея».