Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках - Анна Матвеева

Мария вдруг почувствовала, как в разных частях её тела начали пульсировать и вспыхивать маленькие очаги боли – будто бы кто-то прижигал её спичками изнутри. Затылок, плечи, запястья, желудок, пальцы ног – к какому врачу бежать? Особенно если ты давным-давно не веришь никаким врачам вообще?

Она еле-еле доползла до своей кровати, упала и проспала до вечера. Слава богу, что это случилось в её выходной и больных в тот день не было.

Проснулась Мария совершенно здоровой, только голова слегка кружилась. А Байраков вернулся наутро и никаких следов интервенции вроде бы не заметил. С собой он принёс большой пакет из строительного магазина – оттуда торчал черенок лопаты.

В кардиоцентре невыспавшегося Зиновьева приветливо встретила помощница главврача, цветочное имя которой измученный депутат пытался вспомнить на протяжении последнего часа (Роза? Лилия? Оказалось, Резеда). Вошли в кабинет к Габинскому, тот куда-то опаздывал и торопился, но успел сказать главное: если депутату нужно лечь на обследование, то лучше с этим не тянуть.

– Хоть завтра оформляйтесь.

Габинский уехал, а Резеда отправила Зиновьева на кардиограмму, УЗИ сердца и ещё какие-то обследования-исследования. Шуршание бахил и мерный гул таинственных медицинских аппаратов привели депутата в некий сорт философского транса – когда поневоле смиряешься со всем, что с тобой происходит. Как говаривал любимый Надин Лао-цзы, «поднебесный мир выправится сам собой».

«Мир-то, может, и выправится…» – печально думал депутат, ожидая результатов обследования. Он был готов к самым страшным диагнозам и мысленно составлял завещание. Не зря же ему показывают в последнее время такие сны!

Сегодняшней ночью, точнее, тем крохотным фрагментом, что уцелел от бдений за уголовным делом, Зиновьеву приснился очередной кошмар, теряющий при попытке пересказа всю свою жуть. Депутат в этом сне тянулся за каким-то очень нужным предметом, но взять его не мог – предмет постоянно отодвигался, причём не на критичное расстояние, но ровно на такое, чтобы Зиновьеву чуть-чуть не хватало длины рук.

Надя, наверное, сказала бы, что это символ подавленного желания, но Зиновьев сон жене не пересказывал – пожалел будить.

– Проходите, Олег Сергеевич, – позвали его из кабинета. – Присаживайтесь.

Врач – крупная пожилая женщина с очень короткой стрижкой – смотрела в монитор, где беззащитно светились результаты всех обследований Зиновьева. Она уже знала его диагноз, а он – нет! Сердце забилось сразу и слева, и справа, и вверху, и внизу. Оно ухало совой и отдавалось в ноге.

– Я умираю?

– Что, простите? – врач посмотрела на Зиновьева такими изумлёнными глазами, как будто он внезапно заговорил на китайском. – Да у вас сердце как у лётчика-космонавта!

– А как же эти ощущения? Холод в груди, ну, я описывал…

– Послушайте, Олег Сергеевич. Всё, что с вами происходит, – это последствия чрезмерной трудовой активности или стресса. Всего лишь нервы не справляются! Я могу, конечно, сейчас выдать вам холтер и провести суточное мониторирование – но, честно скажу, не вижу в этом ни малейшего смысла. Кардиограмма – само совершенство. УЗИ не выявило никаких изменений. Возможно, вы сильно нервничали в последнее время? Или это реакция на аномальную жару – такое тоже может быть. Я выпишу вам направление к неврологу, а от себя посоветую вот что.

Врач доверительно склонила к нему свою коротко стриженную голову – как девочка, решившая поделиться секретом:

– Никакого счастья в мире нет, Олег Сергеевич. Нет в нём ни идеала, ни совершенства, ни справедливости. И вы не ищите ничего такого – это вредно для здоровья, даже иногда убийственно! Я давно слежу за вашей деятельностью, можно сказать, я ваша поклонница, но вы не бережёте себя совершенно! В мире нет ничего кроме маленьких радостей: улыбнулся вам ребёнок, встретили на улице красивую женщину, заприметили радугу – вот это и нужно ценить! А больше ничего нет, Олег Сергеевич. И сердце ваше тут совершенно ни при чём, тем более что работает оно идеально.

Зиновьев вышел из кардиоцентра как будто немного оглушённый – и не сразу заметил, что водитель Юра поставил машину прямо напротив входа. Юре пришлось даже выйти из автомобиля, потому что депутат шёл мимо с бессмысленным лицом.

– Ты постой тут немного, – Зиновьев отразил наконец водителя. – Мне надо пройтись.

И, всё так же крепко сжимая в руке направление к неврологу, депутат зашагал по дорожке в Зелёную рощу.

Зелёной рощей и другими городскими парками Байраков пренебрегал по той причине, что здесь всегда гуляло слишком много людей. В Рощу его, впрочем, тянуло: в прежние времена на местной территории располагалось монастырское кладбище, а старые могилы (да ещё и церковные!), как известно, имеют особую энергетику.

В прошлые века весь этот квартал – от улицы 8 Марта и чуть ли не до Московской – принадлежал Ново-Тихвинскому монастырю, которым управляли с незапамятных времён как на подбор толковые игуменьи. Процветал Ново-Тихвинский и в новое время: Байраков раз видел, как подъехал к Александро- Невскому храму громадный джип, из которого высыпались весёлые монашки с пакетами из продуктового магазина «Гипербола», название которого хорошо иллюстрирует его ценовую политику.

Храм был с большим вкусом отделан природным камнем и вообще «вылизан», как выражалась скорее в положительном смысле одна из старых подруг Аслана. На стенах вперемешку с иконами висели интерьерные каменные «картины», а наверху красовался грандиозный хорос – многосвечное паникадило в виде колёсного обода. В монастырских садах цвели в сезон розовые кусты и работали палатки с разными вкусными вещами, производить которые благословлялось церковью: мёд, квас, пирожки, пряники…

Байраков относился к православию с презрением, но отдельные храмы своим вниманием удостаивал, «посвящая» их языческим богам. Делалось это так: нужно было обойти церковь по кругу, поливая землю водкой, а после поставить свечку, произнося особые слова. Так уменьшалась власть христианского бога и усиливалась – языческих. Но провести такой обряд в Ново-Тихвинском было, конечно, сложно – там повсюду охрана, пусть и составленная из малахольных юнцов.

В вопросах охраны Байраков разбирался превосходно – зря, что ли, служил в армии, в милиции, занимался много лет боевыми искусствами? Он даже награды имеет. Но у каждого малахольного юнца висела на поясе рация, а проблем с полицией Аслану следовало избегать любой ценой. Была у него пара сюжетов в дагестанском прошлом, о которых лучше молчать…

В общем, водкой Байраков поливал землю вблизи совсем уж захолустных храмов, но тем не менее чувствовал, как с каждым днём боги его становятся всё могущественнее, а сам он набирается силы и уверенности в правоте.

«Эти боги не обманут», – думал Аслан, принося очередную жертву Маре, Сварогу и Ладе. Сегодня это был белый ягнёнок, такой маленький, что даже блеять толком не научился. Перерезая нежное горлышко, Байраков пытался сосредоточиться на словах обряда, но вспомнил почему-то знакомого мясника из Махачкалы – тот говорил, что чёрная овца всегда вкуснее белой. Это потому, что чёрное притягивает солнечный свет и мясо как бы напитывается солнцем.