Александр Македонский, или Роман о боге - Морис Дрюон

Жители Линкестиды оказали мятежному царевичу теплый прием. Свирепые горцы, питавшие ненависть к Филиппу, не простили ему убийства Евридики. Они помнили о гибели семи тысяч собратьев во время первого нашествия Филиппа – тогда каждая семья потеряла одного или нескольких человек.

Филипп, прослышав об опасности, грозившей ему со стороны Линкестиды, отправился туда вместе с Атталом во главе небольшого легковооруженного войска. Он полагал, что одного его появления будет достаточно для того, чтобы навести в этом районе порядок. Но, попав неожиданно в засаду, он чудом избежал гибели и обязан был своим спасением только преданности одного из молодых телохранителей, прикрывшего своим телом царя от града стрел. Перед смертью израненный герой в качестве награды взял с Аттала обещание отомстить за него Павсанию, оскорбившему его грязными намеками на характер его отношений с царем.

Филипп был потрясен случившимся и хотя, как всегда, проявил в сражении храбрость и решимость, на этот раз он предпочел отойти назад, как бы получив предупреждение судьбы. Он вспомнил о своих ранах: в глаз, в плечо, в руку, в ногу. Ему осталось потерять только жизнь – он оказался на волосок от смерти. Преждевременно постаревший от ранений, уродства, пьянства и любви к слишком молодой жене, он не испытывал теперь никакого желания лазить по горам, преследуя горстку непокорных горцев или разгневанного сына. Зачем рисковать жизнью в этой глупой затее, которую никто, кроме Аттала, не поощрял, если вся Греция в его власти и если он собирается покорить Малую Азию?

Сделав вид, что его больше заботит подготовка дальнего похода в Азию, он вернулся в Пеллу, где его поджидал старый друг, коринфянин Демарат. После того как Филипп расспросил его о работе Большого совета и похвастался тем, что добился согласия в отношениях между греческими городами, этот мудрый человек ответил:

– Тебе ли говорить о согласии в Греции, когда ты наполнил собственный дом распрями и ссорами?

Царя ошеломили слова этого умудренного опытом человека, в верности которого Филипп не сомневался, ибо тот не раз поддерживал его. Филипп смиренно выслушал все его советы, согласился со справедливостью упреков, признал себя виновным в том, что подает дурной пример своему народу. Закончив беседу, царь поручил Демарату отправиться с миссией к Александру, дабы добиться примирения. Через несколько недель Александр, поставив свои условия мира, возвратился вместе с матерью в столицу.

Не вернув Олимпиаде положения законной супруги царя, Филипп сохранил ей как матери наследника престола высокое звание царицы. Чтобы добиться для Олимпиады этого статуса, пришлось, конечно, преодолеть сопротивление Аттала и его племянницы, но к тому времени Филипп уже перестал беспрекословно подчиняться воле второй жены. С возрастом наслаждения, как и война, все сильнее утомляли его. Клеопатра забеременела, и Филипп вновь почувствовал себя хозяином положения.

Снова в Пелле образовалось два клана: приверженцев молодой царицы и сторонников прежней. Павсаний быстро стал доверенным лицом Олимпиады. Впавший в немилость фаворит усердно распространял самые ядовитые слухи, направленные против Филиппа, Клеопатры и Аттала. Он шпионил, подслушивал, разносил сплетни, выдумывал их сам. Разжигание ненависти между великими мира сего стало для него единственным смыслом жизни при дворе. Примирение между Филиппом и Александром было лишь показным. Александр страдал от бездеятельности. Ему казалось, что этот трудный год никогда не завершится. Филипп держал сына в стороне от дел, не считая нужным посвящать его в планы похода на Восток, и царевич не был уверен, что ему будет позволено принять в нем участие. Александру исполнилось девятнадцать лет, однако временами юноше казалось, что жизнь его приближается к концу.

Конфликт между Александром и Филиппом вновь обострился. Поводом к новым разногласиям послужило решение царя связать брачными узами нескольких членов его семьи. Сначала царь выдал замуж Кинну, свою старшую незаконнорожденную дочь от Одаты Линкестидской, за Аминта, того самого племянника, чьим регентом он был, которого отстранил от царского трона и о котором перестали вспоминать. Неожиданное появление на политической сцене этого спокойного и неамбициозного молодого человека, не наделенного большими способностями, но который на законных основаниях мог потребовать однажды возвращения ему царской короны, представляло собой новое препятствие, воздвигнутое Филиппом на пути Александра к трону.

Вскоре Филипп решил женить и Арридея, еще одного своего внебрачного ребенка от любовницы из Фессалии, которого еще в детские годы усилиями колдунов довели до слабоумия. Царь отправил Аристокрита с посольством к сатрапу Карии Пиксодору в чудесный город Галикарнас просить согласия на брак с Арридеем его старшей дочери. Филипп рассчитывал, что родственный союз с одним из главных правителей Малой Азии поможет ему в скором времени завоевать ее целиком. Пиксодор был вассалом персидского царя. Сатрапия Карии, как и египетское царство, передавалась по женской линии. Женившийся на старшей дочери Пиксодора становился в будущем сатрапом этой страны. Таким путем Филипп назначал Арридея своим наследником и наместником на территории, которую собирался завоевать.

Александр задумал помешать осуществлению замыслов Филиппа. Он направил к сатрапу Карии послом знаменитого актера по имени Фессал, поручив ему передать Пиксодору, что сам Александр предлагает ему себя в качестве македонского зятя. Царевич не сомневался, что сатрапу этот вариант понравится больше, чем родство с рожденным вне закона, от простолюдинки, да еще и слабоумным сыном Филиппа. Фессал, будучи хорошим мимом, так мастерски изобразил тупоумного, невнятно бормочущего, с провалившимся ртом Арридея, что не на шутку напугал Пиксодора, и дело с женитьбой убогого дальше не пошло. Случилось так, что Аристокрит и Фессал встретились в Галикарнасе, о чем стало известно Филиппу. Царь пришел в сильную ярость, но больше изображал гнев, чем гневался на самом деле.

– Как тебе не совестно, – укорял он Александра, – против моей воли искать союза с варваром, тебе, которого я хочу считать моим законным наследником? Ты слушаешь слишком много дурных советов матери, которая старается изо всех сил мне навредить, и этих безмозглых сопляков, которые тебя окружают.

Филипп вдохновенно разыгрывал роль оскорбленного отца, добрые намерения которого неправильно истолковали: ведь женитьба, задуманная для Арридея, недостойна Александра. Он считал, что те, кто способствовал осуществлению дурных планов царевича, должны понести суровое наказание. Он потребовал, чтобы коринфяне схватили Фессала на обратном пути и, заковав его руки и ноги в цепи, доставили к нему; изгнал из Македонии тех друзей Александра, которых признавал наиболее опасными, в первую очередь Птолемея, а также Гарпала, Неарха и Фригия. Царь намеревался также разогнать придворных, окружавших Олимпиаду, и покончить с кознями, которые замышлялись за закрытыми дверями болтливыми женщинами и нетерпеливыми молодыми людьми.

В то же время, стараясь показать, что он в равной мере заботится обо всех, Филипп решил выдать замуж за царя Эпира, приходившегося Олимпиаде братом, дочь, рожденную от нее, Клеопатру, сестру Александра. Разве мог он придумать лучшее для блага семьи Олимпиады, чем выдать замуж племянницу за дядю и стать тестем собственного шурина?