Часы, идущие назад - Татьяна Степанова
Шрифт:
Интервал:
– Кто – он? – спросил Первоцветов.
– Муж Марго, ваш коллега, милиционер. Это тоже такая романтическая история – драма сквозь слезы. Кучин во времена нашей ссылки пытался Маргошу завербовать, чтобы она на меня стучала ему, поставляла информацию: кто из знакомых ко мне приезжает, не езжу ли я сама украдкой в Москву и тому подобное. Что говорю. Диссидентствую ли. А Марго его послала. И он ее изнасиловал – жестоко, без пощады. Власть свою утверждал. Они всегда этим пользовались – принуждали интердевочек давать им, угрожали и заставляли спать с ними. Тутси – Тонька Антипова – ему давала, откупалась таким образом. А Маргоша его послала на три буквы. Она любила меня, мы дружили, были как родные. Кучин ее избил и изнасиловал. Но время тогда уже иное было. Андропов сдох, тот, который у Любимова гражданство отнял, тоже сдох, настали другие времена. Я Маргошу уговорила написать на Кучина заявление в прокуратуру об изнасиловании. Она написала. А тогдашний молодой помощник прокурора Репликантов – потом он судьей стал здесь, в Горьевске, – заявление на наших глазах порвал. Потом наша ссылка окончилась. Перестройка – ба, не ждали! Мы уехали из Горьевска. Я на годы потеряла Марго из вида. А когда мы с мужем вернулись сюда, чтобы строить нашу дачу, встретила вновь. Оказывается, тот лейтенантик-милиционерик, осуществлявший за ней административный надзор, разыскал ее. Надо же, любовь не ржавеет, да? Ах, любовь… Они поженились, и он привез ее сюда уже своей женой. У них долго не было детей. Стресс от изнасилования покалечил Марго и физически, и духовно. А потом родилась Аглая. В год ее рождения Кучина нашли с дыркой в черепе – по городским слухам, это муж Марго, ваш коллега полицейский, ему отомстил. За все. За нее. За зло. За старые грехи.
– Все это – что вы нам так подробно сейчас рассказали – могло иметь отношение к убийству Аглаи? – спросил Гущин.
– И да, и нет. Это же Горьевск. Здесь все вперемешку. А что вы хотите – сто первый километр! Говорят, сто километров – это еще Москва. А сто первый – это уже Россия. Здесь иная жизнь. И счет здесь иной – и времени, и событиям, и грехам. Здесь ничего не забывают. А порой валят все в одну кучу.
– Какой была Аглая? Вы же ее знали с детства, да?
– Какими бывают в девятнадцать лет? Наивными, глупыми, пылкими, верящими в разные невероятные странные вещи и несбыточные желания.
– У вас есть какие-то подозрения? Кто мог ее убить?
– Не знаю. Я лишь испытываю ужас от происшедшего.
– Были обвинены в ее убийстве рабочие-мигранты.
– Это чушь.
– А почему ее повесили в башне с часами? – Гущин выдержал паузу. – Это ведь бывшая фабрика купцов Шубниковых?
– Совершенно верно. Это городская достопримечательность. Исторический памятник Подмосковья.
«Вот сейчас он спросит ее, знает ли она что-нибудь о той старой жуткой истории об Аглае Шубниковой, убийстве ее сестры и фотографиях Елены Мрозовской, – подумала Катя. – Ну, давай же, спроси ее!»
Но Гущин спросил о другом:
– Парень у Аглаи имелся?
– Не в курсе. Со мной она не делилась. Марго тоже ничего мне об этом не говорила.
– А ваш племянник? – Гущин указал глазами на дверь, в глубь дома. – Он, судя по возрасту, ее ровесник?
– Он не особенно интересуется девушками. Все больше со своим смартфоном занят, с ноутбуком, – Молотова усмехнулась.
– Но он был здесь, в Горьевске, три года назад?
– Да, я пригласила его к себе на дачу. Он готовился к экзаменам в институт. Он мне как родной. У нас с мужем не было детей.
– Тогда, три года назад, 30 июня, почему вы оказались в башне так рано? Что вы там делали?
– Я это объясняла полиции еще тогда. Там шел ремонт, они открыли старинную кладку стен, старые интерьеры фабричного цеха и башни. И впервые за много лет был открыт доступ на самый верх, к часовому механизму, который давным-давно не действует. Я всегда интересовалась историей города, и не забывайте – мой покойный муж занимался реставрационным бизнесом, писал книги по искусству. Я сейчас сотрудничаю с различными фондами, поддерживающими гражданское общество. Фонды выделяют гранты, в том числе на поддержку нашего наследия. Я хотела осмотреть башню и часовой механизм. Ведь долгие годы, с девяностых, когда фабрика развалилась и прекратила свое существование, доступ туда был закрыт. Все было захламлено, замусорено, настоящая свалка. Ремонт дал возможность оказаться внутри. А почему я рано пришла – так, опять же, ремонт: они там шлифовали стены, выламывали старые оконные переплеты. Пыль, грязь, грохот несусветный. Я пришла пораньше, еще до начала рабочего дня. Хотела все там осмотреть в тишине. Мне Саша Вакулин разрешил туда подняться. Его фирма делала на фабрике полную реконструкцию под торговый центр и офисы. Только сам он в то время в больницу угодил.
– Это мы уже выяснили, – кивнул Гущин. – А тогда, в июне, когда вы видели Аглаю в последний раз?
– Где-то дня за два до ее гибели. Я вечером возвращалась на машине на дачу из Москвы – ездила к косметологу. И увидела Аглаю на автобусной остановке. Она вышла из машины и пошла пешком сюда, к себе домой.
– Из какой машины? – спросила Катя.
– Солидный такой внедорожник, как ваш. Большие люди сейчас на таких гоняют. Важные персоны. Водитель высадил Аглаю на остановке, далековато. Не подъехал к дому, мне тогда показалось, он не хочет, чтобы соседи заметили. Здесь народ любопытный и языкастый.
– Кто бы это мог быть? – Катя вносила свою лепту в допрос.
– Понятия не имею. – Молотова ей светски улыбнулась. – Важные персоны гоняют на «Гелендвагенах».
– Это была машина этой марки?
– Нет. Я запомнила лишь внедорожник черного цвета. Я давно за рулем, но знаете, все эти фишки с моделями как-то не секу.
– Что там в заключении судебно-медицинской экспертизы о телесных повреждениях Аглаи Добролюбовой? – спросил полковник Гущин у Кати в машине, когда они покидали тупик Труда.
Катя нашла среди документов дела заключение патологоанатома.
– Гематомы лица, повреждение переносицы, гематомы в области левого виска, ссадины на левой скуле. Гематомы на левой ключице и предплечье.
– А что насчет признаков изнасилования?
Катя внимательно читала дальше.
– Внешних признаков полового насилия не обнаружено – ни синяков на ляжках, ни травм половых органов, ни разрывов тканей.
– Но ведь белье отсутствовало, даже трусы!
– Из одежды – сарафан, кофта и вьетнамки. – Катя заглянула в протокол осмотра трупа, затем вернулась к заключению медэкспертизы. – Здесь написано – аплазия. Врожденное отсутствие у Аглаи девственной плевы.
– А такое разве бывает? – спросил Первоцветов.
– Здесь приложена выписка из ее медкарты, диспансеризация у гинеколога. Аплазия. – Катя читала выводы эксперта. – Ввиду этой врожденной особенности она никогда не была девственницей.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!