Без семьи - Гектор Мало

Вся семья работала с утра до вечера, вставала задолго до рассвета и ложилась поздно. Это была хорошая школа труда для меня.

Когда я окреп, то стал работать так же, как работали все в этой семье; даже маленькая Лиза не сидела сложа руки. И скоро я привык к этой трудовой жизни. Вместо того чтобы ходить целыми днями по дорогам, я теперь оставался на одном месте, в саду, и так тяжело работал с утра до ночи, что рубашка на спине становилась мокрой. Но остальные работали так же, рубашка отца была мокрее, а его лейка – тяжелее наших.

Кроме того, я был счастлив, что у меня теперь есть семья. Я уже не был одинок, у меня было свое место за столом, своя постель. И люди, у которых я жил, считали меня принадлежащим к их семье, и сам я любил их как родных.

По воскресеньям мы отдыхали, и как приятен был этот отдых после целой недели тяжелого труда!

После обеда мы все шли в обвитую виноградом беседку, стоявшую недалеко от дома. Я брал свою арфу, которая в будни висела на гвозде, и начинал играть, а братья и сестры танцевали. Когда они уставали, я пел им все песни, какие знал, или разыгрывал вместе с Капи какую-нибудь смешную пьеску.

Два года я счастливо прожил в семье садовника. Акен считал меня сыном, дети – братом. И я, наверное, никогда не расстался бы с ними, если бы внезапная катастрофа не разлучила нас.

Цветы в Париже раскупаются главным образом в большие праздники. И садовники стараются, чтобы как раз к ним распускались маргаритки, фуксии, олеандры и другие цветы. Для этого требуется, конечно, большой опыт и особого рода талант. Отец Акен славился своим умением выращивать цветы вовремя. Но зато скольких трудов, скольких забот это стоило!

Наступил август месяц, в котором много праздников. Все наши цветы распустились. И в саду, и в теплицах, и в оранжерее их было так много, что отец с удовольствием потирал руки.

– В нынешнем году дела идут хорошо, – говорил он и с улыбкой высчитывал, сколько получит денег.

Мы в последнее время работали больше обычного и не отдыхали даже по воскресеньям. А потому было решено, что пятого августа – оно приходилось на воскресенье – мы все, в награду за наши труды, отправимся обедать к одному приятелю отца, в Аркейль. Мы закончим работать в четыре часа, в пять придем в Аркейль, пообедаем там и сейчас же после обеда отправимся домой, чтобы лечь вовремя и встать в понедельник пораньше.

– Ну, идем! – весело сказал в четыре часа отец, запирая ворота.

– Вперед, Капи, вперед! – закричал я и, схватив Лизу за руку, побежал с ней, а Капи запрыгал около нас.

Мы очень весело провели время в Аркейле. Когда обед уже подходил к концу, кто-то сказал, что с запада надвигаются тучи; того и гляди соберется гроза.

– Нужно спешить домой, дети, – сказал отец.

– Как? Уже идти? – закричали мы хором.

– Что же делать, видите, какая погода. Я пойду вперед с двумя старшими сыновьями, а Реми с сестрами – сзади. Лиза не может идти быстро.

Так мы и сделали.

Небо становилось все темнее, и начался сильный ветер, поднимавший облака пыли, которая залепляла глаза и попадала в рот. Гром гремел все ближе и ближе, молния ослепительно сверкала. Хоть бы поскорее дойти до дома! И успел ли дойти до него отец?

Вдруг среди ударов грома послышался какой-то гул, приближавшийся к нам. Через минуту пошел град величиной с голубиное яйцо. Улица в одно мгновение стала белой как зимой, и послышался звон разбитых стекол.

– Господи! А наши рамы – наши цветы! – воскликнул я. – Что если отец не пришел вовремя?

– Даже если он вернулся домой до того, как начался град, – сказала Этьеннета, – то он и братья не успели бы закрыть все стекла соломенными щитами. И отец будет разорен! А он так рассчитывал на деньги, которые должен был получить за цветы: они очень нужны ему.

Наконец мы дошли до дома и вошли в сад. Там было полное разорение. Рамы, стекла, цветы, град, – все было перемешано вместе.

Но где же отец? Мы нашли его в оранжерее, в которой были перебиты все стекла. Он сидел на скамеечке среди окружавшего его разрушения, сыновья молча стояли около него.

– Бедные мои дети! – сказал он, когда мы подошли к нему. – Бедные дети!

И, обняв Лизу, заплакал.

Семья очутилась в безвыходном положении. Десять лет тому назад отец купил этот сад и построил дом. Продавец дал ему весь материал для дома и рассрочил ему долг, как за материал, так и за землю, на пятнадцать лет, и Акен должен был выплачивать его по частям каждый год. В случае же неплатежа в назначенный срок сад и дом переходили в собственность продавца, и, кроме того, Акен должен был заплатить ему все, что еще оставался должен.

И вот теперь он не мог внести плату. В течение нескольких дней он бегал по городу, стараясь занять денег, но безуспешно.

– Ну, все кончено, дети! – сказал он однажды, вернувшись домой. – Мне придется расстаться с вами.

Лиза бросилась к нему и, заплакав, стала целовать его.

– Не по своей воле, конечно, мне придется оставить вас, – продолжал отец. – Срок платежа наступил, а я заплатить не могу, и потому все, что здесь есть, продадут. Но так как вырученных от продажи денег будет недостаточно для уплаты, то меня посадят на пять лет в тюрьму.

Тут мы все заплакали.

– Вот что я придумал, – снова начал отец. – Реми напишет письмо моей сестре Катерине, объяснит ей все и попросит ее приехать. Катерина никогда не падает духом, и мы с ней что-нибудь придумаем.

Я с великим трудом написал письмо, и мы отправили его.

Но отца увели в тюрьму прежде, чем приехала Катерина. Мы остались одни и, грустные и растерянные, молча сидели в кухне.

Катерина появилась через час после того, как увели отца. Несколько лет тому назад она была кормилицей в доме одного из парижских нотариусов и прежде всего отправилась посоветоваться с ним. Потом она сходила в тюрьму, к отцу, и через несколько дней все было решено: Лиза будет жить у Катерины, Этьеннета отправится к другой замужней тетке, а сыновья уедут к двум братьям отца.

Я слушал все это и ждал, чтобы очередь дошла до меня. Но Катерина не упомянула обо мне.

– А я? – наконец подал я голос.

– Ты? Но ведь ты не принадлежишь к семье.

– Нет, нет, принадлежит! Он наш брат! – закричали дети, а Лиза обняла тетку.

– Если бы я могла, то взяла бы и его, – сказала Катерина, – но у меня большая семья, и муж не позволит мне этого. Свою родную племянницу я могу взять в дом, и он ничего не скажет, но держать чужого ребенка он не захочет.

Катерина, не любившая откладывать дела в долгий ящик, объявила, что и она сама, и все дети уедут завтра, и отослала нас спать.