Охота на императора - Рудольф Баландин

…Создание «Народной воли» можно толковать как оформление в России организации профессиональных революционеров. Безусловно, и до этого существовали различные тайные общества и революционные кружки, были отдельные личности, полностью посвятившие свою деятельность низвержению существующего строя. Но даже «Земля и воля», пожалуй, лишь подготавливала почву для формирования хорошо законспирированной организации, имеющей оружие и взрывчатку, свои тайные лаборатории и мастерские, своих «боевиков», а также широкую сеть сторонников, охватывающую практически всю Европейскую Россию.

К этому времени тайная полиция обрела огромные возможности и опыт в борьбе с политическими преступниками. Была учреждена слежка не только за революционерами, но и за многочисленными «неблагонадежными» лицами. Из этой среды вербовали предателей – подкупом, запугиванием или шантажом, внедряя туда своих агентов.

Но и революционеры постоянно совершенствовали методы своей работы. Одним из наиболее талантливых конспираторов был Александр Дмитриевич Михайлов. Он писал, имея в виду период становления «Земли и воли»:

«В кружке народников, который лег в основание проекта организации революционных русских сил и в который я… вошел как член-учредитель, все мои помыслы были сосредоточены на расширении практической выработки и развития организации. В характерах, привычках и нравах самых видных деятелей нашего общества было много явно губительного и вредного для роста тайного общества; но недостаток ежеминутной осмотрительности, рассеянность, а иногда и просто недостаток воли и сознательности мешали переделке, перевоспитанию характеров членов соответственно организации мысли.

И вот я и Оболешев начали самую упорную борьбу против широкой русской натуры. И надо отдать нам справедливость – едва ли можно было сделать с нашими слабыми силами более того, что мы сделали. Сколько выпало на нашу долю неприятностей, иногда даже насмешек! Но все-таки, в конце концов, сама практика заставила признать громадную важность для дела наших указаний, казавшихся иногда мелкими. Мы также упорно боролись за принципы полной кружковой обязательности, дисциплины и некоторой централизованности. Это теперь всеми признанные истины, но тогда за это в своем же кружке могли глаза выцарапать, клеймить якобинцами, генералами, диктаторами и проч. И опять-таки сама жизнь поддержала нас – эти принципы восторжествовали. Я часто горячился в этой борьбе».

По словам видного народовольца Льва Тихомирова (ставшего позже монархистом), Михайлов хорошо понимал, что осторожность, осмотрительность и практичность составляли для существования революционной организации необходимое условие. Этих качеств он требовал от каждого революционера. Сам был чрезвычайно осмотрителен и практичен и постоянно замечал ошибки других и указывал на них. Не признавал никакой небрежности, считая это нечестностью по отношению к организации, недостаточной преданностью революционному делу.

Например, когда один товарищ иногда заходил проведать жену свою, находившуюся под надзором, Михайлов возмущался:

– Он шляется к жене, где его стерегут и могут забрать; наконец его могут проследить на другие квартиры!

Такие поступки он считал преступной подлостью. Его особенно огорчало, когда она исходила от человека, которого он глубоко уважал. Против подобной неряшливости Михайлов постоянно выступал и, по словам Тихомирова, «оставался каким-то ревизором революционной конспирации. Даже сам порой говорил совершенно серьезно: «Ах, если бы меня назначили инспектором для наблюдения за порядком в организации!».

Порой ему предоставляли право такого наблюдения, и тогда он следил по улицам за товарищами, чтобы убедиться в их осторожности. Однажды его соратник А. Квятковский заметил эту слежку, чем несказанно обрадовал Михайлова. Но зато беда, если кто-нибудь не обращал внимания на то, что за ним наблюдают. За такую провинность он не уставал упрекать, повторяя, что революционеру необходимо соблюдать конспирацию не только ради собственной безопасности, но и для того, чтобы невольно не выдать товарищей.

Иногда он на улице он мог неожиданно заставить своего спутника читать вывески и рассматривать физиономии на разных расстояниях. Если оказывалось, что человек близорук, следовало указание: «Ну, брат, очки покупай непременно». И не просто давал рекомендацию, но и добивался, чтобы она была исполнена.

Один близорукий заявил, что доктор запретил ему носить очки, под страхом ослепнуть совсем. Михайлов настаивал: «Ну, откажись от таких дел, где нужно посещать конспиративные квартиры. Делай что-нибудь другое». Но тут выяснилось, что этот человек нужен именно как связной, посещающий подобные квартиры.

– Ну, тогда непременно нужны очки или пенсне. Обязательно!

– Покорно благодарю, я не желаю ослепнуть.

– Ослепнешь? – вспылил Михайлов. – Тогда выходи в отставку. Нам из-за твоих глаз не проваливать организацию. – И обратился к товарищам с предложением: «Обязать его носить очки необходимого номера».

Впервые входя в квартиру к товарищу, он тотчас осматривал все углы, простукивал стену, чтобы убедиться, достаточно ли она толста, прислушивался, не слышно ли разговоров соседей по квартире, выходил с той же целью на лестницу. Делал замечание: «У вас народу столько бывает, а ход всего один: это невозможно».

Еще хуже, если квартира была без воды. Значит, дворник будет лишний раз заходить, а кто не знает, что ему полагается докладывать полиции о всяческих подозрительных лицах. Особенно внимательно следил Михайлов за «знаками» – сигналами безопасности, которые снимаются, если квартира в опасности. По его мнению, квартиры, где их нет, не следует посещать.

Он не обращал ни малейшего внимания на шутки и насмешки в свой адрес, которые позволяли себе некоторые революционеры в его адрес. Иногда хозяева раскритикованной им квартиры не хотели даже говорить с ним, но он все-таки преспокойно заходил к ним, чтобы убедиться, что его указания выполнены. Если не все обстояло благополучно, он весьма обстоятельно повторял свои соображения нахмуренным хозяевам. «Ну что, вы кончили? Больше ничего?» – торопили они его, желая, чтобы незваный гость поскорее убирался. «Да, я кончил, только теперь уже время обедать. Я бы остался, если не возражаете».

Михайлов говорил это совершенно откровенно, с чистым сердцем. Он не допускал мысли, что кто-нибудь посмеет всерьез рассердиться за исполнение человеком обязанности охранять безопасность тайной организации. Конечно, соблюдать конспирацию, меры безопасности скучно, выслушивать замечания неприятно. Ничего удивительного, что у людей по этой причине портится настроение. Но сердиться за правильные замечания на того, кто их сделал, совершенно несправедливо. С таким же успехом можно обижаться на доктора, поставившего неприятный для вас диагноз. Порядочному человеку самому будет стыдно, если он позволит себе поссориться из-за дельных указаний. Так рассуждал Михайлов. Он был профессиональным конспиратором и требовал этого от своих товарищей.

И хотя ему приходилось ежедневно с кем-нибудь ругаться, а то и ссориться, он пользовался огромным авторитетом и большим уважением у всех членов организации.