Шах королевы - Вера Колочкова

— Ой, да при чем здесь писательница! Я же тебе говорю, что я люблю его, а ты — писательница… А самое обидное, что я сама, сама эту Анну выдумала, понимаешь? Сама себе наперед все предугадала, накликала беду…

— Ну ладно, Натка, прекрати реветь… Все постепенно утрясется. Перемелется, мука будет. Не ты первая, у которой муж налево пошел, не ты и последняя. Ничего, переживешь. Не война ведь. Успокойся, Натка…

Бабушкино журчание тихо лилось в ухо, уверенные интонации голоса несли успокоение и надежду, и вот уже вздохнулось длинно, с короткими последними всхлипами, и захотелось взглянуть в зеркало, ужаснуться собственному, вдрызг перемазанному тушью и помадой лицу.

— Ладно, ба… Действительно, не война ведь… — произнесла она кротко и даже чуть дрогнула губами в грустной улыбке.

— Натка, а ты приезжай к нам сюда, возьми отгул на работе да приезжай! А что? Отдохнешь…

— Нет. Я лучше сейчас отпрошусь да домой пойду. Мне дома лучше.

— Ну, смотри…

— Ба, я сегодня к Таечке не пойду, ладно? А вечером тете Нине позвоню… Честное слово, не могу, сил нет.

* * *

От процедуры «отпрашивания» ее снова избавила милейшая Алла Валерьяновна, вызвавшись самолично проконтролировать ситуацию и замолвить в начальственное ухо Ивана Андреича нужное словечко, если будет необходимость. Вероятность же необходимости была ничтожно мала — отбывая домой на обед, Иван Андреич все реже и реже находил в себе силы возвращаться к своим руководящим обязанностям, полностью отдаваясь послеобеденному старческому отдыху. Преданная же Алла Валерьяновна в это время сидела как на иголках, то есть напряженно блюла его авторитет, отшивая наиболее рьяных сотрудников резко и категорично: зайдите, мол, чуть позже, Иван Андреич может приехать с минуты на минуту. Так и проходил остаток рабочего дня, перескакивая с одной минуты на другую, а потом и наиболее рьяные к этому режиму успели попривыкнуть и своими бумагами после обеда особо уже и не донимали.

Домой Наташа решила пойти пешком. Вернее, побрести. Потому что в таком угнетенном состоянии духа люди не ходят, а именно бредут, неся свои проблемы оковами на ногах. Над городом явно собирался дождь, и она мысленно призвала его обрушиться на ее бедную голову — давай, давай, пусть… Как говорится, до кучи. По крайней мере, можно идти под дождем и плакать, не привлекая чужого любопытного соболезнования.

Дождь и в самом деле обрушился — сразу и резко, сплошной водяной стеной. Одежда моментально намокла, модные текстильные босоножки противно заплюхали по пяткам, и она сняла их, отчаянно ступив в образовавшийся под ногами пузырчатый водяной круговорот. Ничего, забавно, только колготки жалко. Они ж особенные, летние. Эта тонкая, на ноге в жаркий день практически неощутимая и ужасно дорогая субстанция составляла скорее видимость колготок и была данью неизвестно кем придуманным правилам офисного приличия. Ну, да и черт с ними… В данном случае легче будет усмехнуться — тут, можно сказать, жизнь рушится, а она колготки пожалела. Усмехнуться, а потом заплакать. Можно даже и в голос — за шумом дождя все равно ничего не слышно.

Однако водное утешение длилось недолго. Дождь как резко пошел, так резко и прекратился. До дома было уже рукой подать.

Дома она постаралась заманить организм в обычные плотские удовольствия — дать ему теплую ванну, чашку горячего чаю, толстый бутерброд с ветчиной, мягкое кресло, сигарету… Все это было им с благодарностью принято, и даже вопросы в голове появились достаточно здравые, требующие немедленных на них ответов. Например, вопрос первый и глобальный — что делать? А вслед за ним тянулся почему-то вопрос второй, вовсе не глобальный, а факультативный скорее, но ответа так же настоятельно требующий: с чего это ей в голову такой странноватый сюжет романа пришел? Откуда вдруг взялась, придумалась такая скороспелость в отношениях отъявленной бабы-стервы и верного жене семьянина? Что-то тут не так, в чем-то есть явный пробел, бесшабашная непродуманность какая-то…

Рассеянно затушив сигарету, она медленно поднялась из кресла, огляделась по сторонам в поисках ноутбука. Так вот он, приткнулся неприкаянно на стеллажную полку. Сейчас откроем нужный файл, посмотрим… Заглянем еще раз в подробно расписанный план сюжета…

Поджав под себя ноги и стащив с головы тюрбан полотенца, она торопливо побежала глазами по коротким емким предложениям продуманного ею плана романа, разбираясь в сокращениях, вставках, всякого рода пометках, памятных галочках и восклицательных знаках в скобочках. Потом оторвала от экрана взгляд, пожала плечами в недоумении. Нет, как ей такое могло прийти в голову, интересно? Чтобы за три дня герой влюбился, чтобы позволил себя увести из семьи, как коня из стойла… Чушь, бред собачий! А вот эти короткие строчки в плане числятся как будущее описание Любашиных переживаний. Так, почитаем… Что это:

«…После разговора с Антоном Любаша в недоумении. Не может поверить в происходящее. Ждет, ждет каждый день. Надеется, что Антон придет хотя бы собрать вещи. Мысленно готовится к разговору. Постоянный внутренний диалог с самой собой. Воспроизвести этот диалог. Поднажать на женское отчаяние. Однажды ночью, проснувшись, она приходит к выводу, что должна просто убить ее, Анну…»

Вздрогнув, Наташа отвела взгляд от монитора, моргнула в пустое пространство. Вот так, да? Просто убить, значит. Эка ее разнесло-то, господи! А главное, никакого убийства в романе согласно задумке точно не происходит, герой в самом конце, хлебнув стервозниного Анниного характера, благополучно валится доброй Любаше под ноги, умоляя его простить великодушно. И Любаша, обновленная испытаниями и обретшая веру в себя, прощает, конечно же, искренне и навсегда, и наступает полный сопливо-розовый хеппи-энд, потому как рукопись в серию «Мальвина» без хеппи-энда ни за какие художественные коврижки не возьмут…

Она снова уткнула взгляд в только что прочитанные ею строчки, хмыкнула озадаченно. Так вот вам. Убить, значит. Очень интересно. Это ж как надо бедную женщину довести до безумия, чтобы она любовницу мужа убить захотела? Закрыв глаза и включив на полную мощность воображение, она вдруг представила, как заходит в свой кабинет, как достает из сумочки нож, как трогает сидящую к ней спиной Анну за плечо. Анна поворачивается к ней медленно, сидя на стуле, смотрит надменно и зеленоглазо, она отводит руку с ножом и…

Нет. Бред какой-то получается. Она и курицу зарезать не может, не от страха, а в принципе не может, от вида крови готова в обморок упасть не хуже какой-нибудь литературно-классической барыньки. Даже в кино, когда убийства всякие показывают, глаза сами закрываются, будто внутри спасительное автоматическое реле срабатывает. Нет. Не смогла бы она убить. Тут и ассоциировать нечего. Да и вообще… Зачем ей это нужно — себя с собственной героиней ассоциировать? Надо просто успокоиться, надо прийти в себя, надо принять ситуацию как данность. Бабушка права — должен и ее насквозь положительный муж пройти хоть разок по скользкой дорожке измены, укрепить свой брак доброкачественным леваком. Да и она не добрая клуша Любаша, чтобы ее можно было взять и так запросто бросить! То есть взять и объявить ей об этом по телефону, как того требует книжная героиня Анна…