Война по обе стороны экрана - Григорий Владимирович Вдовин

Это была зима, шел снег, какое-то время до СВО еще было, и я отметил, что дорожка к дому от ворот не протоптана, да и улица не протоптана – большинство домов пусты, и окна заколочены фанерой. Дядя Саша готовил еду, дома у него было тепло, он чистил картошку, чтобы варить суп. Безукоризненно выбритый, без ног, на маленькой тележечке, он был очень опрятно одет. Ноги он потерял в результате какого-то заболевания, всю жизнь проработал электриком на шахте. Дети есть, но где-то далеко и в его жизни не участвуют никак. Рассказал, что летом его ранило осколком в огороде, в спину. Он еще и огородом умудрялся заниматься. От госпитализации отказался. «Само все вылезло».

Интервью мы записали, но он все не мог понять, чего я от него хочу. Стреляют? Ну конечно, стреляют, если ты живешь на линии фронта. Он воздерживался от оценок, сдержанно поблагодарил за пакет еды, который мы ему принесли, но демонстративного удовольствия от общения с нами не испытывал. В комнате громко говорило радио «Новороссия». Правильно все радио говорит? – делаю я еще один заход. Он машет рукой и не отвечает.

У ворот встречаем соседа. Он приехал проведать дом, постоянно тут не живет. Сниматься не хочет (как правило, это объясняется родственниками «на той стороне», и я не настаиваю), но с удовольствием общается. «Хотите свожу вас в Марьинку, прямо сейчас?»

Напомню, что никакой СВО еще и в помине нет. «Там же укропы…» – я сомневаюсь. «Ага… – он очень доволен. – Вот прямо рядом с вами будут разговаривать, и все слышно будет».

Я в итоге отказываюсь – авантюра с неизвестным результатом в редакционное задание не входит никогда.

Эту улицу мы проходили уже осенью 2022-го, почти через год, в разгар всевозможных событий – в частности, мы тогда впервые шли в Марьинку, пешком, в сопровождении бойцов отряда Святого благоверного князя Александра Невского. Дома преимущественно были уже разбиты. Что там с домиком дяди Саши и им самим – проверить возможности не было. А вопрос этот свербит до сих пор, хотя он наверняка опять не будет понимать, чего я к нему приперся.

Чего уронил?

Та зимняя прогулка началась с перехода ручья, который и был «нулем», и потом, на подъеме, уже первые дома Марьинки были похожи скорее на цементные укрепрайоны: все изрыто окопами и блиндажами. Прошли мы и мимо тех коровников, на которые давным-давно смотрели с Эдуардом Александровичем Басуриным издалека, из Александровки, и в которых была лежка украинского снайпера. Мне сложно предположить его мотив, но он стрелял по мирным жителям, не знаю зачем. Например, его целью стал мужчина, который вышел во двор покормить кур. Он так и лежал в темноте с миской зерна, уткнувшись во вскопанную землю, а в огороде суетились следователи, наш брат журналист. История была очень неуютной. И вот я на той стороне этого большого оврага и вижу надпись на воротах: «Побережно, снайпер!» Значит, наш снайпер гонял этого козла с украинской стороны, и погибшие с нашей части оврага, возможно, и отмщены. Но тогда, зимой, поход в Марьинку так и ограничился прогулкой между фундаментами и обрушенными стенами домов частного сектора. Один раз пришлось заскакивать в подвал – 155-миллиметровый прилетел очень близко. В общем-то, зритель должен был тогда поверить мне на слово, что те груды битого кирпича – это и есть Марьинка. Другого видеоряда у нас не было.

И вот по главной улице города – улице Прокофьева (кто не знал, это, оказывается, украинский композитор, как и Куинджи с Репиным – украинские художники) – я, спрыгнув с БТР и идя по возможности след в след за Киллером, зашел настолько далеко на запад, насколько не был никогда. Я скачал офлайн-карту и тихонько подглядываю, где мы, когда слева в одной из руин что-то громко падает, и Киллер тут же орет в темноту: «Чего уронил, эй?» В ответ, после паузы, раздается: «N-ский полк». «Чего уронил-то?» – не отстает от него Киллер, но мы уже уходим дальше, к понтонному мосту. На окрик тут принято отвечать, что за подразделение – это я понял уже потом. На мосту встречная колонна солдат, идут так же с дистанцией, по одному… Они вымотанные, уставшие, даже в темноте понятно, что грязные. Здорово, мужики! Здороваются, но без какого-либо огонька, конечно. Выходят на ротацию.

Что самое противное в Марьинке

Сзади раздается громкий взрыв, от которого в ночной тишине я буквально подпрыгиваю, хотя внутренне, после Мариуполя, был готов к такому. Это «выход» – над головой я слышу шелест воздушных волн, которые энергично собой раздвигает снаряд, и как будто он тянет за собой те самые трепещущие целлофановые полоски. Раз, два, три, четыре, пять – я считаю про себя, через сколько раздастся взрыв, это может дать хотя бы примерное понимание, насколько далеко ты находишься от врага, ну или хотя бы иллюзию такого понимания. Цель же может быть и в тылу противника. Горизонт озаряется яркой вспышкой – в полной тишине. Досчитал я не сильно до большой цифры. Грохот взрыва раздается совершенно отдельно от вспышки, они как будто вообще не связаны между собой.

«Пойду утром на штурм, – Киллер продолжает рассуждать сам с собой. – Командир не пускает меня на штурм, сказал вас привезти и отвезти, и все, а я пойду на штурм с пацанами». – «Почему не пускает?» – «Мне две недели осталось, в отпуск домой поеду. Боится, что со мной что-то случится. А со мной же ничего не случится!»

Он заливисто смеется и упирается в своего земляка, который стоит на очередном перекрестке, которые все абсолютно одинаковые, с геометрически безупречными пересечениями в девяносто градусов. Они явно не понимают, куда идти, и начинают спорить на своем языке так, что слышно, наверное, в Курахово. Из знакомых слов я слышу слова квадрат, проводник и одно матерное. Опять грохает гаубица. В темноте мы переглядываемся с оператором и понимаем, что переглядываемся, хотя и не видим этого. Мы кучкой стоим посреди дороги, в результате бурной дискуссии один отправляется вперед на разведку, я хочу отойти на обочину, чтобы хотя бы встать под остатки дерева. Через какое-то время издалека раздается неизменно задорное: «Корреспонденты, сюда!» Остальные чеченцы молча уходят в другом направлении. Я понимаю, как же дико я устал и как хочу спать.

Прифронтовая обстановка – это то, что не перепутаешь никогда и ни с чем. Накурено, диссонанс раций, замусоленная карта, над которой разгар спора – мы входим в