Прорваться в будущее. От агонии - к рассвету! - Максим Калашников

Возможно, эти идеи будут не слишком удачными. Но не беда. Для меня поучительным примером служит идея планирования развития металлургии и судостроения в Японии после 1945 года. Идея по ряду причин оказалась ошибочной. Но вокруг нее и остатков старого военного кораблестроения японцы построили общество, создали систему образования, воздвигли системы, которые потом использовались для достижения других целей, давших намного большие результаты. Именно так родилось японское экономическое чудо. Оно было бы невозможно, не имей японцы тех вузов, тех талантливых инженеров, дисциплинированных рабочих и эффективных чиновников, возникших вокруг первой, вроде бы ошибочной, программы. Без всего этого о чуде даже мечтать было бы нельзя.

Перед нами стоит сходная задача. Мировой кризис будет развиваться, причем очень быстро. Времени у нас очень мало. В условиях, когда все будет рушиться, нам нужно работать на эту высокую Сверхцель…

– Постиндустриализм, безусловно – миф, и очень интересно посмотреть, какое место он занимает в мифологической системе. А также постичь ту реальность, что скрывается за этим мифом, – считает историк и кризисолог, профессор Андрей Фурсов.

– На мой взгляд, постиндустриализм – одна из голов мифологического Горыныча. Другие «головы» – это «конец истории» и «столкновение цивилизаций». Хронологически они возникали так: сначала – постиндустриальная схема, затем – «столкновение цивилизаций», а затем – «конец истории». А уходят они в обратном порядке, – смеется профессор.

Действительно, от «конца истории» отказался даже его автор, Фрэнсис Фукуяма, теория столкновения цивилизаций уже трещит по всем швам, а у постиндустриализма начались большие проблемы. У него оказалась, по мнению А. Фурсова, слишком ненадежная база. Ибо миф о «постиндустриальном обществе» вырос из мифа об индустриальном социуме. На самом же деле никакого индустриального общества никогда не существовало. Было капиталистическое общество, и было общество системного антикапитализма (СССР). Термин «индустриализм» скрывает эти вещи.

– Кроме того, сама индустриализация (промышленная революция) в Англии была обусловлена целым рядом социальных причин. Харальд Паркин, лучший специалист по социальной истории Англии, определил их так: британская промышленная революция есть прямое следствие английской структуры землевладения. То есть, сначала – землевладение и социальные структуры, а из них вырастает определенный тип промышленных отношений, – говорит эксперт.

Таким образом, постиндустриализм есть миф, взгроможденный на еще один миф – об индустриализме. Хотя сама по себе приставка «пост-» говорит о неудачности термина. Однако, помимо гносеологических слабостей, постиндустриальная схема элементарно не соответствует фактам.

– Дело в том, что за последние 30 лет индустриальная масса в мире стала больше. Намного больше, чем в 1960-е и в 1970-е годы. Это – индустриальная массы Индии, Китая, Латинской Америки. Где промышленности стало меньше, так это в ядре капиталистической системы.

И это не просто экономический выбор: в истории вообще не бывает «просто экономического выбора», в истории действуют классовые и социальные интересы, а все остальное к ним прилагается. Что такое вынос промышленности в Третий мир? По сути дела, это сознательное вытеснение среднего и рабочего классов из социально-политической системы в самом ядре капитализма, на Западе. Вот она – главная задача. Произошло это на рубеже 1960-1970-х годов, когда западная верхушка столкнулась с очень острой проблемой: дальнейшее промышленное развитие по образцу 1930-1950-х годов объективно ведет к увеличению численности рабочего класса и среднего слоя. Следовательно, к росту их политической силы и к угрозе власти капиталистического истеблишмента. Доклад «Кризис демократии» (1975 г.), написанный по заказу Трехсторонней комиссии Хантингтоном, Крозье и Ватануки, очень четко это отметил.

Этот доклад можно назвать капиталистическим «приказом № 227»: ни шагу назад! Дальнейшая индустриализация ядра приведет к тому, что старой элите придется уходить, сдавать позиции леволиберальным и центристским силам. Здесь оказалась развилка: либо дальнейшее развитие промышленности приведет к указанным социально-политическим последствиям, либо нужно уходить в сферу информационных технологий, которые не требуют многочисленного рабочего класса и которые позволят сбросить промышленность в Третий мир. Последнее, таким образом, позволило сбросить социальное напряжение на Западе и придавить там профсоюзы, как это сделали сначала Тэтчер, а потом и Рейган. (Подавление забастовок шахтеров в Англии и авиадиспетчеров в США – 1981 г. – было началом капиталистического контр наступления. – Прим. М.К.)

Кроме того, переход в сферу компьютерных технологий вел к появлению новых форм манипуляции обществом и к формированию «нового человека» – хомо виртуалис. Этот выбор был сделан!

По сути дела, все это стало формой наступления на институты буржуазного общества…

А. Фурсов определяет основные стратегии постиндустриального общества и их главные цели.

Прежде всего – сохранение привилегий верхушки капиталистического класса.

Второе – создание условий для перераспределения глобального продукта. Объектом нещадной эксплуатации стали не только пролы (выражаясь языком Оруэлла), но и средние слои.

Третье. В сфере когнитивных технологий «постиндустриальный поворот» имел два лица. Первое – детеоретизация знания. Тридцать лет проработав в академическом Институте научной информации по общественным наукам (ИНИОН), Андрей Ильич очень хорошо видит, что с 80-х годов, десятилетие за десятилетием, число теоретических дискуссий по проблемам общественных наук на Западе уменьшается. То есть, их наука слепнет.

– И понятно, почему. Были вытащены интеллектуальные уродцы вроде Поппера и фон Хайека с их принципиальной установкой на детеоретизацию. Теория – это оружие слабых против сильных. (Вспоминается знаменитое сталинское: «Без теории нам смерть». – Прим. М.К.) Любой теоретический анализ любой системы – угроза самой системе. Вот почему детеоретизация знания – один из ликов постиндустриализма. Опять классовый интерес, – считает А. Фурсов.

Второй аспект когнитивных технологий постиндустриализма – это сознательное разрушение образования. Тенденция бурно стартует в 1980-е, и мы видим ее в самых разных формах: от болонской системы до ЕГЭ у нас. Это, считает профессор, тоже решение чисто классовой проблемы.

– Если я махом рушу образование, то у детей моей социальной страты не будет массового конкурента, – говорит А. Фурсов. – Я снимаю проблему конкуренции в принципе. В этом отношении то, что говорил Михаил Делягин об архаизации, разрушение образования как раз и выступает как один из путей к архаизации. Когда знания и образование оказываются уделом крайне небольшой группы, а остальных сбрасывают на очень низкий интеллектуальный уровень: считать, писать и т. д.

Причем это одичание идет в очень разных формах. Вот я только что принимал экзамен в московском университете. Девушка-первокурсница сказала замечательную фразу: «Номинально суеверное государство». Говорю ей: «Суеверных государств не бывает!». На что она мне отвечает: «Нет, так написано!». Показывает разработку. А там – такая опечатка. Но дело в том, что первокурсница-москвичка опечатку восприняла как истину. Выяснилось, что она просто не знает слова «суверенный». Другая студентка на просьбу назвать самые крупные университеты России первой половины XIX века ответила: ГИТИС.