Женщина и обезьяна - Питер Хег

— Газеты, — заметила Андреа Бёрден, — ничего не знают об обезьянах. Но знают всё о преследовании за клевету. Прежде чем напечатать хотя бы строчку, они обратятся к специалистам. А это Институт. То есть ты, братик. Ты осмотришь обезьяну и сделаешь заключение, что это шимпанзе. Редкого, но не неизвестного вида.

— Мне устроят очную ставку с Маделен.

— А ты — неохотно, но под давлением обстоятельств — расскажешь им, что твоя жена алкоголичка. Тебе не избежать первых страниц. Но заголовки будут звучать так: «Пьяная жена директора зоопарка крадёт редкого шимпанзе».

— Это разрушит всё моё будущее.

— Это пойдёт ему на пользу. У тебя будет не только поддержка в научных и политических кругах. На твоей стороне будет сочувствие общественности.

Андреа Бёрден сделала паузу.

— Чем это кончится для твоего брака — это другое дело, — сказала она небрежно.

Адам закрыл глаза и принял решение. Это не было личным, субъективным или дилетантским решением. Он установил аналитические весы. На одну чашу он положил Маделен, её пьянство, её загадки, то, как она временами возбуждала его, временами погружала в депрессию. На другую чашу он положил своё будущее. Свои бесконечные возможности, профессиональные и эротические.

Это не он сбросил Маделен со счетов. Это сделал закон тяготения.

— А вечером, — сказал он, — вы с Боуэном выступите в теленовостях, чтобы поддержать меня.

Таким образом, стол с пирожными всё-таки получил право на существование, и теперь он напомнил Маделен о том, что она ничего не ела уже шестнадцать часов.

Обезьяна тоже ничего не ела, и теперь она отправилась вниз по лестнице, лёгкой походкой, словно балерина, держа одной рукой кресло. Маделен решила, что обезьяна, должно быть, поняла, что именно здесь затевается, и теперь предпринимает последнюю отчаянную попытку бежать. Но в конце лестницы она остановилась, завернулась в плед, надвинула поглубже шляпу, села в кресло, прикрыла лицо вуалью и покатила к выходу, направляясь прямо к группе людей.

Собрание ещё не было официально открыто, так что круг, с готовностью и не без удивления, расступился перед пожилой дамой в инвалидном кресле. Наступила тишина, пока не заговорил сэр Тоби. Он был родственником вновь прибывшей, он ехал с ней в лифте, у него всё ещё болела спина от тяжёлого кресла.

— Миссис Мортенсен, — сказал он, — бабушка миссис Бёрден.

Все вежливо поклонились даме с вуалью. Членов правления было двенадцать человек, и сэр Тоби начал представлять их по очереди.

Когда он дошёл до середины стола, старуха пошевелилась. Из-под пледа высунулась рука, невероятно длинная рука в рукаве халата, словно кран, на конце которого было прикреплено захватное устройство в рабочей рукавице. Осторожно и аккуратно эта рука подобралась под целый шоколадный торт со взбитыми сливками, приподняла его и затащила под вуаль.

Сэр Тоби знал о тяжёлой утрате пожилой дамы и её недуге, он бесстрастно закончил своё представление. Но тут другая рука дамы повисла на мгновение в воздухе и быстро, один за другим, украла три кувшинчика со сливками.

Маделен спустилась по лестнице. Она медленно и с достоинством прошла по двору, она не поздоровалась с членами правления, просто кивнула Сьюзен, которая про себя отметила, что лицо подруги выражает спокойствие и безысходность. Маделен взялась за кресло, повернула его и покатила перед собой, к находящейся в нескольких метрах высокой стене, отделяющей их от Гайд-Парка. Единственным её желанием сейчас было провести последние мгновения вдали от других людей рядом с Эразмом.

Она положила руки на плечи обезьяны. Потом, закрыв глаза, измерила своё поражение во всей его полноте.

Она считала, что действующие в обществе законы защитят обезьяну, но она ошиблась. Она надеялась, что правила общения дадут ей самой хотя бы небольшой запас времени, и здесь она тоже ошиблась. Она полагалась на своё собственное, торжествующее ощущение того, что она на правильном пути, и это ощущение оказалось иллюзией. Теперь она подводила баланс Вселенной, и весь её собственный жизненный опыт не обнаруживал никаких следов высшей справедливости. Отказавшись от всякого сопротивления, она была вынуждена признать, что мир представляет собой машину, а люди и животные являются её деталями, или уж, в крайнем случае, маленькими самостоятельными машинками, то есть неживыми, или, ещё хуже того, безжизненными, которые ведут себя как живые — маленькие perpetua mobilia смерти.

Дверь открылась, и во двор вышли Адам, инспектор Смайлс, два ветеринара из RSPCA и кучка уверенных в себе мужчин в светлой форме. Они разделились на две группы, каждая из которых обошла стол со своей стороны.

Маделен опустила голову.

— Мне жаль, но это всё, что у меня получилось, — сказала она.

Не дойдя нескольких метров до кресла, мужчины на мгновение остановились. Один из ветеринаров снял свою винтовку с предохранителя, другой развернул сеть. Маделен оглянулась: стена за их спиной была жёлтой, отражающиеся на её поверхности солнце и тучи казались немилосердными, словно это была стена, перед которой стоит взвод солдат, производящий расстрел, даже более того, метафизическая стена, окончательное уничтожение всякой надежды на то, что смысл жизни существует.

И тогда обезьяна встала. Она сняла шляпу, плед и халат и бросила их на землю. Теперь она стояла перед людьми в солнечном свете, высокая, с короткими ногами, нелепая, руки её доставали до земли, на гладковыбритом лице — клоунский рот, перепачканный взбитыми сливками.

Мужчины непроизвольно отступили на метр. Обезьяна положила руку на талию Маделен.

— Пойдём, — произнесла она.

Она прыгнула как кошка, безо всякой заметной подготовки, перевернулась в воздухе и, не выпуская Маделен, побежала вверх по вертикальной стене.

Наверху она на мгновение остановилась. Потом оттолкнулась, и людям, находящимся во дворе, показалось, будто они с Маделен взмыли прямо вверх, в голубое небо, и исчезли.

Лондон — беспокойный город. Его биржа и банки — финансовое сердце мира, его средства массовой информации — глаза и уши англоговорящего мира, его библиотеки, музеи и архивы — неусыпная стража самой богатой исторической памяти Европы. Здесь расположена резиденция правительства, здесь находится Палата лордов и резиденция королевской семьи, что образует самое большое в мире хранилище аристократического генетического материала. Благодаря Лондонскому университету, а также связи его нервной системы с Оксфордом и Кембриджем, Лондон отвечает за самый большой сгусток интеллекта в обитаемом мире, за самый большой мозг Земного шара. Поэтому город страдает ипохондрией, он до безумия обеспокоен своим здоровьем и, как следствие, обладает самой большой и самой параноидальной иммунной системой на планете. Через несколько минут после исчезновения Маделен и обезьяны этот чудовищный и одновременно боязливый контрольно-наблюдательный аппарат был приведён в действие.