Песня сирены - Виктория Холт

У нас были свои места в монастыре, куда мы и последовали за процессией, прокладывая себе дорогу среди толпы.

Был напряженный момент, когда Томас Теннисон, архиепископ Кентерберийский, представил королеву собранию и вопросил:

— Господа, я имею честь представить вам королеву Анну, бесспорную королеву нашего государства. Готовы ли вы вручить ей свои владения и судьбы и послужить, когда наступит день?

Мне показалось, что после этих слов наступила долгая неловкая пауза, но скорей всего пауза эта — лишь плод моего воображения: я слишком много слышала о якобитах.

— Да благословит Бог королеву Анну! — прокатилось по рядам.

После этого архиепископу надлежало еще трижды повторить свой вопрос, и, поворотясь лицом попеременно к востоку, западу, северу и югу, он сделал это.

Самый волнующий момент был, когда хор затянул:

— Возрадуйся же новой королеве, о, Господь! Пусть счастлива будет она, согреваема заботой Твоею! Даруй же ей благословение свое и возложи на голову корону злата чистого!

Когда я услышала, как слились в едином порыве голоса поющих, только тогда окончательно поняла, Анна избрана на царство, и заокеанский король отныне не властен над этой землей.

Грустно, однако, было видеть, что королеве потребовалась помощь, дабы приблизиться к алтарю, но когда она заговорила, голос у нее был громкий и чистый.

— Обещаешь ли ты употребить власть, данную тебе Господом, в согласии с заповедями Его и честно следуя Евангелию и протестантской вере, угодной закону?

— Обещаю! — молвила Анна твердо.

Этот ответ и хотели услышать от нее. Слишком свежа еще была в памяти людской участь ее отца, не пожелавшего принять протестантство и поплатившегося за это троном.

Вслед за тем началась церемония помазания в точном соответствии с древними обычаями. На пояс королеве повесили меч Святого Эдуарда, который она, подойдя к алтарю, должна была возложить. После этого ей были преподнесены шпоры, которые она также положила на алтарь рядом с мечом, а затем ей вручили кольцо и прочие атрибуты королевской власти.

Кольцо это, пояснил мне отец, называется Обручальным кольцом Англии, и на нем выгравировано изображение креста Святого Георгия. Когда надеваешь его на палец, то как бы само королевство вверяет тебе свою честь и достоинство, которые ты обязуешься защищать. «Это — как свадьба», — добавил отец.

Церемония целиком захватила меня, как и должно было случиться, и, когда королева заняла место в своем кресле, а настоятель Вестминстера принес корону, чтобы архиепископ Кентерберийский возложил ее на голову королевы, я с воодушевлением присоединилась ко всеобщему крику:

— Да хранит Господь королеву!

Здорово был слышать ружейный салют из бойниц монастыря и как ответил ему залп в Тауэре!

Затем я увидела, как придворные, ведомые супругом Анны, принцем Датским, засвидетельствовали новой королеве свою верность, опускаясь перед ней на колени и целуя ее в щеку.

Мы были приглашены и на обед, даваемый по случаю коронации. Мои родители сомневались, сможет ли присутствовать на нем Ее Величество, ведь церемония, должно быть, так утомила ее. Дед, однако, немедленно заявил, что королева будет там во что бы то ни стало, вне зависимости от усталости, иначе эти хитрые якобиты не преминут заметить, что эта королева не посмеет показаться на глаза на традиционном обеде.

Я наслаждалась каждым моментом. Восторг охватывал меня при мысли, что я могу видеть саму королеву. На мой взгляд, она выглядела вполне по-королевски и умело скрывала усталость. Ее муж мне тоже понравился такой добрый, милый и видно, что заботится о супруге.

Торжества заняли почти весь день. К восьми обед закончился, и королева, к огромному своему облегчению, которое ясно читалось у нее на лице, получила, наконец, возможность покинуть Сент-Джеймский дворец. Толпа на улице взвыла от восторга, когда показались ее носилки.

Обед в Вестминстере подошел к концу, но народ собирался гулять всю ночь напролет. Дед сказал, что нам нужно поспешить домой, пока улицы еще не запружены людьми.

— Если у вас есть желание посмотреть на все, что будет происходить, заметил он, — достаточно выглянуть в окна.

Так мы и сделали.

* * *

Назавтра утром я с матушкой и бабушкой отправилась в «Пиаццу», что в Ковент-Гардене, за покупками. Толпы гуляющих все еще праздновали коронацию. Матушке очень понравились фиалки — это были одни из ее любимейших цветов, и мы совсем уже было решили их купить, но отвлеклись, внимание наше переключилось на что-то другое, и мы про них забыли.

Я заметила, как в магазин вошла молодая женщина. Она была совсем еще юная и весьма пестро одетая, но что-то в ней напомнило мне Карлотту. Разумеется, сходство было мимолетное, она не шла ни в какое сравнение с сестрой. Вслед за ней вошел и остановился молодой человек. Я догадалась, что он давно идет за нею, и она, зная это, теперь ждет, что он ей предложит.

Конечно, я знала, что это весьма распространенный способ ухаживания и что женщины, как правило, ночью, подыскивают себе мужчин, но чтобы это происходило так откровенно, мне не приходилось видеть.

Парочка вышла вместе.

Случившееся в тот же день возымело на меня определенное действие. Мне опять вспомнилась Карлотта, потому, должно быть, что та женщина была на нее похожа. Я подумала, что будь Карлотта сейчас с нами, она наверняка не стала бы сидеть дома. Что она мне однажды сказала? «Дамарис, ты — зрительница. С тобой никогда ничего не случается, ты только наблюдаешь, как что-то случается с другими. А знаешь, почему? Потому что ты боишься, всегда хочешь чувствовать себя в безопасности, поэтому с тобой со скуки помереть можно». Жестокая Карлотта, она так часто причиняет мне боль! Иногда я даже диву даюсь, почему она столь много значит для меня?

Затем, однако, мысли мои перескочили на другое. «Вот был бы приятный сюрприз для матушки, — подумалось мне, — если б я достала ей фиалок». Действительно, почему бы мне не выйти на улицу и не купить их? Для этого и в «Пиаццу» возвращаться не нужно. На улицах полно продавцов цветов, даже больше, чем в обычные дни, а виновата в том коронация, торговцы норовят не упустить момент, когда в город нахлынуло столько народу.

Для меня это поначалу было немыслимо — выйти из дому одной, без спросу, но я будто услышала смех Карлотты: «Дойти-то всего до конца улицы!» Ясно, что меня не похвалят, но… но матушке будет так приятно, что я вспомнила про цветы.

Я уверена, что, не попадись мне на глаза та женщина и не подумай я о Карлотте, у меня так бы и не хватило смелости совершить этот поступок. Я накинула на плечи бархатный плащ, сунула кошелек в карман и вышла на улицу.

Ни одна цветочница не попалась мне на глаза до самого перекрестка, а едва я свернула за угол, как угодила в настоящее столпотворение. Сгрудившиеся вокруг мужчины в высокой черной шляпе люди выкрикивали в его адрес всяческие оскорбления.