Первая мрачная ночь - Маргарита Малинина

– Бомжи тоже люди! – проснулась во мне ярая противница расизма, апартеизма и всяческих дискриминаций. Потом она во мне слегка попритихла и решила брать Акунинского жалостью: – Он такой хороший человек!

Он прыснул со смеху.

– Боже, она сведет меня в могилу! Даже в таком месте успела с кем-то подружиться! Ладно, сейчас все устрою, – махнул он рукой и снова пододвинул к себе телефон.

Через пятнадцать минут взору моему предстал блаженно улыбающийся Василий. Одетый.

– Это и есть твой протеже? – проявил следователь любопытство и не побрезговал оглядеть новоосвобожденного. – Н-да, – протянул в итоге, чем оскорбил мой вкус. – Имя-то есть у вас?

– А как же? Василий Петрович Бардо меня звать, – ответил мой недавний «коллега».

– Так вот, Василий Петрович. Запомни лицо этой дамы, благодаря ей ты на свободе и… – он, видимо, хотел добавить «необнаженный», но передумал. – Неважно. Ступай.

Бомж Васька ничего не понял, но все же послушно уставился на мою перепачканную картофельными очистками и еще бог знает чем физиономию, стараясь запечатлеть навеки в памяти, а я не жаждала, чтобы меня запомнили таким чудо-юдо, и добавила к вышеозначенному образу милую улыбку до самых ушей, однако та мало что могла исправить.

Бардо ушел, а отца мы ждали еще минут двадцать и не знали, чем себя на этот промежуток времени занять. Разумеется, я пыталась клещами вытянуть из друга следователя хоть полслова о расследовании, но он настолько был верен тайне следствия либо я настолько была менее обаятельна, чем, допустим, та же Катька (да еще и с картошкой на лице), что у меня ничего не вышло. В конце концов папа застал нас с Акунинским за разгадыванием сканворда, причем у обоих сильно слипались глаза, заклиная на долгий, крепкий сон, так что читали задания мы вслух и с десятой попытки.

– Так зо-вут Бор-дов-ских. Раз-два… четыре буквы. – Бились мы над очередной головоломкой, предназначенной, судя по всему, вундеркиндам, а никак не уставшим рядовой студентке и типичному следователю.

Тут-то и заявился папаня и, будучи вне себя от ярости, крикнул мне:

– Юлия!

– А! Точно, Юлия! – обрадовались мы и перешли к следующей непосильной задаче: попытаться распределить вышеназванные буквы по клеточкам.

– Я ведь предупреждал, до чего может довести твой «бокал шампусика»! – передразнил он. – Помнишь, что я говорил про женскую колонию?!

– Пап, я ведь попала сюда не из-за плохой компании, а из-за денег!

– Что? При чем здесь деньги?

– Из-за денег, из-за денег, – поддакнул Борис. – Я сам сначала не верил!

Я снова рассказала ту самую историю: помойное ведро, Танька, слетевшая тапочка, ночной поход, патруль…

Ну все, теперь можно ехать домой, только где…

– А-а-а-а! – завизжала я так, что сбежалось все отделение.

– Что ты орешь? – набросился на меня Николаич. Да, досталось ему от меня сегодня.

– Деньги! Я оставила свой трофей в патрульной машине!!

Не буду вас больше мучить, мешочек нам вернули, но с идиотской ухмылкой и взяв обещание, что деньги мы больше в помойном ведре хранить не будем. Ага, попробуйте объяснить это маме!

Мы вышли на улицу. С удивлением обнаружила, что папа подвел меня к совершенно неизвестному и относительно новому «Лендкрузеру», да еще и пытается проникнуть в его внутренности.

– Папа, что ты делаешь?! Это же чужая машина!

– Я знаю, – невозмутимо ответил родитель и уселся за руль. Почему-то дверца была не заперта, а ключ торчал в замке зажигания.

– О боже! – прозрела я. – Хозяин, наверно, сейчас вернется! Не зря он ключи оставил!

– Конечно. Поэтому давай залезай быстрее!

Но я не могла участвовать в угоне, потому все еще стояла на улице. Хотя времени было уже четыре утра и долго так стоять я бы не смогла. Срочно требовались постель плюс сон.

– Папа! То, что твою дочь забрали в полицию, а тебе не на чем ее привезти домой, – не повод угонять чужую машину! – глотая слезы разочарования своим родителем, предприняла я очередную попытку его вразумить. – Сейчас вернется владелец!

– Уже вернулся, – раздалось за спиной.

Я обернулась, и все встало на свои места.

– Ну ты, доча, даешь! – пришел в себя отец после моей горячей тирады про угон. – Наш «жигуленок» ведь сломался. Ну я и позвонил Вовке! Это первое, что пришло мне в голову. – Думаю, не стоит уточнять, что за Вовка стоял сейчас передо мной. Впрочем, для кого Вовка, а для кого и Владимир Павлович. – Он разрешил мне обратный путь посидеть за рулем. И как это ты могла нафантазировать такое? Угон! А все знаешь почему?

– Знаю, – понуро склонив голову, обреченно ответила я. – Потому что я дура.

– Ну вот и правильно, молодец. Садись, наконец, в машину.

– Овца! Овца! Овца-а-а! Овца! – Иногда мама поражает разнообразием своего лексикона, в особенности ругательного. – Зачем ты ушла ночью из дома?

– Вот! – вместо ответа я протянула ей излюбленный салатовый сейф. Будучи фаворитом, он вернул маме прекрасное расположение духа, она чмокнула меня в щеку и, назвав своей умницей, разрешила не ходить в институт. А я и не собиралась: за час сорок пять минут не выспишься.

Владимиру Павловичу предлагали чаю, но он тактично отказался и, поглядев на меня с тоской отвергнутой дворняжки, отправился восвояси, а я пошла принимать душ, после чего благополучно транспортировалась до долгожданной постели и заснула без задних ног.

Продрыхла я до часу дня. А разбудил меня звонок в дверь – к маме пришла коллега по работе и по совместительству подруга. Они обсуждали, как удачно обе ушли в отпуск, и злорадствовали по поводу того, как оставшиеся нелюбимые обеими и неизвестные мне Маринка и Светка будут работать за четверых.

Когда из института пришла Танька, я взяла у нее конспекты и принялась старательно переписывать, а она тем временем рассказывала про однокомнатную квартиру, в которую они скоро въедут. А я не забывала при этом поглядывать на часы и обдумывать гардероб, ведь совсем скоро я предстану перед Ним.

…К кафе под названием «Гвоздика» мы подъехали в пять минут седьмого.

– Сядешь за третий слева столик, – инструктировал меня в машине Хрякин, одетый в неброский дорогой свитер бежевого цвета, который шел ему необычайно. – Подойдет молодая женщина в сиреневом платье, блондинка. Отдашь ей эту папку. – Он протянул мне красную папку, похожую на те, в каких вручают грамоты. – Вопросы есть?

Да. Ты меня любишь?

– Есть. Почему ты сам не можешь ее отдать?

– Видишь ли, это кафе – любимое местообитание сотрудников моего банка. Неохота им глаза мозолить.

– Почему же ты не назначил ей встречу в другом месте? – сегодня я была очень подозрительной.