Райгород - Александр Гулько

class="p1">С прогулок Сема возвращался поздно. Чаще всего навеселе. Шумно, роняя предметы в прихожей, скидывал ботинки. Затем отправлялся в кухню, где мама заботливо оставляла ему еду. Гремя посудой, ужинал. Потом отправлялся спать. Одежду он по дороге складывал на стулья или вовсе скидывал на пол. До обеда Сему не беспокоили.

По утрам, чтоб не потревожить его чуткий сон, Рива тихо собирала разбросанную одежду. Держась за сердце, вздыхала и сокрушенно качала головой. Отстирывая вымазанные губной помадой рубашки, роняла слезы в таз.

Однажды утром она вошла в Семину комнату и обнаружила в его постели девицу. Барышня крепко спала, Семы в комнате не было. Потрясенная Рива тихо прикрыла дверь и, в чем была, побежала к мужу на работу.

Гройсман отреагировал неожиданно спокойно. Спросил:

– Золото на месте? Вернись, проверь. А с Семой я поговорю, обещаю…

В тот же день Гройсман попросил сына после ужина из дома не уходить. Дочь отправил в кино, жену – проведать троюродного дядю. Семе сказал:

– Мы тут поговорим. По-мужски… Да, сынок? – И посмотрел на сына так, что у того взмокли подмышки.

Вернувшись, Рива не застала дома ни мужа, ни сына. Более того, не обнаружила в комнате обеденного стола. Встревоженная, побежала к соседям. У Стрельцовых было темно. Из открытого окна Ивановой квартиры доносился мощный храп. Рива постучала к Бронзовицерам.

– Ой, Рива Марковна! – обрадовалась Роза, открыв дверь. Она держала на руках маленького Аркашу. Поставив его на пол, сказала: – А мы уже ходим…

Рива рассеянно улыбнулась и спросила:

– Я пришла, а дома никого нет… Вы ничего не слышали?

– Ой, Рива Марковна, слышала… Лев Александрович так кричал! Я и не знала, что он такие слова знает…

– А Сема что? – заволновалась Рива.

– Сема? Ну он отвечал что-то…

– А потом? – облизнув сухие губы, спросила Рива.

– А потом какое-то время тихо было. И вдруг…

Рива схватилась за сердце.

– Я смотрю, они ваш стол несут. Надо же, думаю, куда понесли? А потом смотрю, туда, к сараям. Поставили и куда-то ушли вдвоем. Я думаю, он и сейчас там стоит…

Рива тяжело вздохнула, попрощалась и направилась к сараю. Привалившись к его стене, с проломленной столешницей и без одной ноги, стоял их старый дубовый обеденный стол.

Через пару дней Гройсман положил в карман толстый конверт с деньгами, взял с собой сына и отправился в строительный техникум, прямо к директору.

Сидя в коридоре, Сема слышал доносящиеся из кабинета обрывки разговора:

– Василь Трофимович, – горячился отец, – только вы можете! Способный мальчик… Пусть зайдет? Не надо?.. Путевка в жизнь, вы ж понимаете… Вот, я тут, так сказать…

– Понимаю, Лев Александрович… Вот сюда, в ящик положите, Лев Александрович…

Так Сема стал студентом строительного техникума.

С началом учебы его будто подменили. Он купил учебники, две толстые тетради, готовальню и даже логарифмическую линейку. Рано утром вставал по будильнику, быстро завтракал и убегал на занятия. Целый день проводил в техникуме. Вечерами занимался дома. Спать ложился не позже одиннадцати. Рая была разочарована. На ее глазах брат стремительно превращался из романтического разбойника в зануду-отличника. Зато родители были счастливы. Им казалось, что жизнь сына наконец приобретает более или менее ясные очертания.

Но вскоре произошло неизбежное. Семин интерес к учебе ослабевал и постепенно вовсе сошел на нет. Он стал пропускать лекции, не посещал семинары. На вопросы преподавателей, почему вчера пропустил занятия, делал усталое лицо и рассеянно отвечал: «А?..» Если переспрашивали, он дерзил, требовал прекратить задавать глупые вопросы. А однажды предложил двум педагогам помыть уши. Возмущенные несусветной дерзостью, те написали жалобу, причем одновременно в комитет комсомола, партком и дирекцию. В конце документа фигурировал ультиматум типа «или мы – или он». Речь зашла об отчислении.

Узнав об этом, Гройсман наорал на сына и опять пошел к директору. Разумеется, с конвертом. Директор вызвал жалобщиков и сделал им выговор. Пенял на слабую педагогическую подготовку. Аргументировал тем, что преподаватель-коммунист должен быть не только сильным «предметником», но и, как учит партия, чутким воспитателем. И если кто-то с мнением партии не согласен, то может уволиться прямо сейчас. Под натиском таких аргументов преподаватели жалобу отозвали. В итоге Сема кое-как сдал экзамены за первый курс. Оставалось пройти летнюю производственную практику.

Практика предполагала работу на строительстве коровников в колхозах области. Сема ехать отказался. Сказал, что он не для того переехал в город, чтоб в селе навоз месить. При этом предложил компромисс: если уж без этой чертовой практики никак нельзя, он готов пройти ее в городе. После краткого визита Гройсмана в дирекцию в учебной части опять утерлись и выписали Семе направление в бригаду каменщиков на строительство нового городского почтамта.

На второй день практики Семе показалось, что работы на стройке организованы неправильно. Минуя бригадира, он указал на ошибки непосредственно прорабу. Тот удивился и послал юного практиканта на три буквы. Сема вспылил и запустил в прораба теодолитом. К счастью, не попал. (Потом, кстати, они подружились, выпивали вместе.) На другой день, поспорив с кем-то на бутылку коньяка, он прямо со стройплощадки угнал автокран. Отправился на нем в магазин за портвейном. Практика для Семы закончилась до срока: напившись с рабочими, он попал в вытрезвитель. Там подрался с милицейским старшиной и сел на пятнадцать суток.

Его опять хотели отчислить. И опять вмешался отец. Директор убедил коллектив взять Семена Гройсмана на поруки. При этом отцу было сказано:

– В последний раз, Лев Александрович! При всем, как говорится, уважении…

После всех этих событий Гройсман провел ряд воспитательных мероприятий. Такой силы, что Рива боялась, как бы сын не остался инвалидом. Вероятно, мероприятия возымели действие, так как в следующие два года Сема более или менее утихомирился и даже, говорили, неплохо учился.

Второй и третий курсы прошли не то чтобы спокойно, но без особых потрясений. За это время Гройсман и директор техникума виделись так часто, что почти подружились.

Приближалась защита диплома.

За неделю до защиты выяснилось, что Семен еще не приступал к его написанию. Гройсман уже знал, что делать. Директор долго вздыхал, но решение нашел: диплом помогут написать преподаватели (кстати, те двое, которые пару лет назад писали жалобу). Что же касается защиты, то на заседание комиссии директор придет сам. Провожая Гройсмана до двери кабинета, он сказал:

– Когда все кончится, портрет вашего сына я повешу среди фотографий наших знаменитых выпускников…

Гройсман, горько усмехнувшись, отмахнулся.

В июне, когда Сема получил диплом, семья выдохнула. (Директор техникума, говорили, крепко напился.)

Но как бы там ни было, все отметили, что учеба