Поменяй воду цветам - Валери Перрен

То, что я сейчас переживаю, навсегда внушает человеку спасительную убежденность: «У меня все хорошо!» Мы от природы наделены фантастической способностью самовосстановления. Мы выжигаем страдания и сбрасываем их, как отжившую кожу, слой за слоем. Колодец забвения неисчерпаем. Как и «запасные» жизни.

– You know what I want you to say, don’t be cruel to a heart that’s true…[48]

Я закрываю глаза. Не хочу на него смотреть. Довольно того, что придется слушать.

– Я привез письмо, которое получил от твоего адвоката… Слушай внимательно, очень внимательно… Ты больше НИКОГДА не напишешь мне на этот адрес, поняла? Ни ты, ни твой адвокат. НИКОГДА. Я не желаю встретить твою фамилию даже на грязном клочке бумаги, иначе я тебя… я тебя…

– Why should we be apart? I really love you, baby, cross my heart…[49]

Он заталкивает конверт в карман моего фартука и исчезает. Я падаю на колени. Слышу, как отъезжает мотоцикл. Больше он не вернется. Теперь нет, я уверена. Он простился со мной. Все кончено. Завершено.

Я разворачиваю письмо юриста, которого нанял мэтр Руо. Его зовут Жиль Легардинье[50], как писателя. Он информирует Филиппа Туссена, что Виолетта Туссен, в девичестве Трене, подает в суд высшей инстанции Макона прошение о разводе по взаимному согласию.

Поднимаюсь наверх принять душ. Вычищаю землю из-под ногтей. Отскребаю его ненависть, которую он передал мне как вирус. Собираю кукол, снимаю покрывало и запихиваю его в пакет, чтобы отнести в чистку. Так поступают, когда дом осквернили преступлением и хозяева пытаются изничтожить все следы.

Преступление – это он. Его шаги у меня за спиной. Его присутствие в моих комнатах. Воздух, который он вдыхал и выдыхал на стены. Я проветриваю. Разбрызгиваю розовую воду.

Захожу в ванную, смотрюсь в зеркало и вижу бледное до прозрачности лицо. Кажется, кровь больше не циркулирует по жилам. Рука посинела, на запястье остались следы его пальцев. Ничего, я очень быстро «наращу новую кожу». Я это умею – всегда так делала.

Прошу Элвиса заменить меня на час. Он смотрит – и как будто не понимает.

– Ты меня слышал, Элвис?

– Ты белая как мел, Виолетта. Совсем белая.

Я вспоминаю молодых ребят, которых напугала несколько лет назад. Сегодня мне не понадобился бы костюм-саван, хулиганы сбежали бы, увидев мое лицо.

И мы вернулись домой, чтобы наделать гирлянд для новогодней елки. Оставили море за спиной, но не забыли о нем.

В поездах, которые везли нас на переезд в Мальгранж-сюр-Нанси, мы с Лео рисовали кораблики на волнах бирюзовыми фломастерами, купленными в киоске на вокзале. Рисовали солнышки, рыб и цикад, а Филипп Туссен проверял качество своего загара на девушках из нашего вагона, на тех, с кем сталкивался на перронах, в вагоне-ресторане. Мой муж притягивал взгляды всех женщин.

«Подменщики» ждали нас на пороге, едва поздоровались, а прощаясь, буркнули что-то невнятное. Не дали времени даже чемоданы разобрать, сказали, что все прошло нормально, и отчалили, оставив после себя немыслимый бардак. Слава богу, хоть в комнате Лео не нагадили. Она села на свою маленькую кровать и составила два списка: один деньрожденный, другой – новогодний.

Я взялась за уборку, а Филипп Туссен поехал прошвырнуться. Хотел наверстать упущенное время. Потерянное со мной в хижине на берегу моря.

На следующий день я все вычистила, и жизнь вошла в привычное русло. Я по расписанию поднимала и опускала шлагбаум, Филипп ездил на мотоцикле.

Мы с Лео вместе принимали пенные ванны и без конца разглядывали летние фотографии. Мы развесили их по всему дому, чтобы не забывать.

В сентябре, в перерыве между двумя поездами, я перекрасила стены в розовый цвет. Лео помогала – возилась с плинтусами (я потом незаметно подправила все огрехи).

Она пошла в первый класс. Очень скоро похолодало, и наступила зима.

Мы вырезали гирлянды из цветного картона и купили синтетическую елку, чтобы каждый год не губить живые деревья.

Я сказала себе, что к следующему Рождеству моя дочь перестанет верить в Пер-Ноэля. Кто-нибудь из детей постарше расскажет ей, что «никакого бородатого старика не существует». Всю жизнь находятся взрослые, готовые нас разочаровывать.

Меня устраивало, что Филипп Туссен охотится на всех «особей в юбках». Я больше не хотела близости с ним. Мне требовался отдых, а поспать удавалось недолго, между последним вечерним и первым утренним поездом. Я нуждалась в покое, а его когда-то столь желанное тело вызывало отторжение, стало обузой.

Иногда, слушая по радио песни, я мечтала о принце. Мужские и женские голоса произносили нежные, безумные, яростные слова, они обещали счастье. По вечерам я рассказывала Лео истории. Ее комната была моим убежищем, земным раем, где в феерическом беспорядке спали растрепанные куклы и медведи, валялись вперемешку жемчужные бусики, фломастеры и книжки.

Я могла бы страдать из-за того, что мне было не с кем поговорить – кроме дочери и Стефани, кассирши из «Казино». Она вечно комментировала мои дежурные покупки. Советовала взять новую жидкость для мытья всего и вся: «Видела рекламу по телевизору? Разбрызгиваешь по раковине, ждешь пять минут. Смываешь, и жира как не бывало. Попробуй, не пожалеешь!»

У нас не было тем для разговора. Мы не могли сблизиться по-настоящему. Иногда она приходила ко мне выпить кофе, и я радовалась. Стефани была милой и доброй, она приносила пробники шампуней и кремов для тела. Часто говорила: «Ты – хорошая мать, это точно, очень внимательная», – и возвращалась на кассу или шла раскладывать товар по полкам.

Каждую неделю приходило пространное письмо от Селии, и я угадывала между строк ее улыбку. Если не было времени написать, мы перезванивались – вечером, по субботам.

Филипп Туссен ужинал со мной, после того как я укладывала Лео. Мы обменивались парой банальных фраз и никогда не ругались. Наши отношения были сердечными и… никакими. Впрочем, люди, которые не кричат, не впадают в гнев и безразличны друг другу, иногда способны на ужасную жестокость. Мы не били посуду. Нам не приходилось закрывать окна, чтобы не беспокоить своими скандалами соседей. Мы жили тихо.

Доев, Филипп уезжал проветриться или садился к телевизору, а я открывала книгу Ирвинга. За десять лет совместной жизни Филипп Туссен так и не заметил, что я читаю один и тот же роман. Случалось, мы вместе смотрели какой-нибудь фильм, но даже тут наши вкусы расходились. Филипп часто засыпал в кресле.