Маньчжурия. 1945 - Даниил Сергеевич Калинин

не столько с танками драться, сколько с пулеметными точками, а пулемет, судя по прошедшему бою, вполне может дотянуться до батареи. Так что бросьте вы пустые разговоры, слаб или силен новый враг. Наша задача – под пули не подставиться и домой живыми вернуться. Понятное дело, с победой… А Филатов молодец, бил сегодня метко! На «Отвагу», может, и не потянет, но «Боевые заслуги» попробую выбить.

Радостно улыбнулся Женька, Глухов только хмыкнул – как же, воевал весь расчет, не только наводчик. Впрочем, говорить вслух ничего не стал… Остальные артиллеристы только головами закивали, а я неожиданно для самого себя провалился в размышления и воспоминания, механически пережевывая вполне себе приличный кулеш.

…Да, немцы были сильны в обороне, этого не отнять. И окапывались довольно быстро не только на передовой, но и в тылу, столкнувшись с первыми ударами партизан. Я нисколько не приукрашу, сказав, что нацисты приложили колоссальные усилия, чтобы обезопасить свои коммуникации, особенно железнодорожные… Так, диспетчеры не имели точного графика движения, патрульные бронедрезины ходили по железнодорожным линиям в любое время, без всякой системы, хаотично, но довольно часто для того, чтобы срывать операции партизан по минированию путей. На каждом переезде – усиленные в том числе и трофейной техникой посты, а оборона железнодорожных мостов представляла собой мини-укрепрайоны, лобовые атаки на которые оборачивались лишь большой кровью.

Конечно, немцам не хватало зольдат даже на фронте, не говоря уже про тыл. А потому они использовали своих «белокурых бестий» только на ключевых объектах, широко привлекая к борьбе против «лесных призраков» полицейские части из предателей. Кроме того, существовали и особые подразделения, специализировавшиеся на борьбе с нами, ягдкоманды. Их создавали из опытных охотников с хорошим вооружением. Схожее подразделение, сформированное из браконьеров, имелось и у СС – бригада «Дирлевангер», если мне память не изменяет… Впрочем, с последними встречаться не доводилось – хватило и украинских карателей.

До 1943-го года полицаи, хорошо знавшие местность и людей, воевали умело, крепко, жестоко. Лишь после Сталинграда настроения переменились, и многие начали подспудно искать варианты для спасения в случае возможной победы СССР. Переход Гиля и его «Дружины» в партизаны есть самый громкий, масштабный случай, но на местах такое происходило если не сплошь и рядом, то и не очень редко… Тем не менее полицаи были опасным противником партизан, а введенная немцами круговая порука и расстрел заложников за успешные операции «лесных призраков» имели сильный эффект, особенно поначалу.

Эта тактика нацистов произвела огромное впечатление и на меня… Одно дело – фронт, есть боевая задача, и ты ее выполняешь. И есть наша земля за спиной – земля, на которую никак нельзя пускать врага! Люди, коих ты должен защитить… А тут вроде бы делаешь правое дело, сражаешься с фашистами, но подставляешь простых людей под удар. И ведь ты этих людей нередко знаешь, а с родней расстрелянных немцами заложников порой приходится общаться…

Это была очень жестокая, необычная, страшная для меня война. Проще было затаиться в лесах, залечь, ограничить до минимума всякую активность, не провоцируя немцев… Но ведь были конкретные боевые приказы – наносить удары по коммуникациям нацистов! Сумеешь пустить под откос эшелон с техникой, накроется несколько модернизированных «троек» и «четверок», считай, большое дело сделали. В 1942-м и начале 1943-го эти немецкие танки оставались очень серьезным противником, а удар роты таких машин вполне мог прорвать оборону стрелкового батальона… Сколько на фронте бойцов заплатят своими жизнями за уничтожение немецких коробочек? А тут всего лишь правильно спланированная диверсия, при успешном исходе обходящаяся вовсе без жертв с нашей стороны…

Со стороны партизан. А вот пару сотен заложников фрицы обязательно расстреляют…

Кроме того, сами партизанские отряды были неоднородны. Большинство тех, что появились в 1941-м, при отступлении советских войск, первую военную зиму не пережили. Да и сумевшие спастись от плена бойцы и командиры, поначалу осевшие в тылу, не спешили вновь рисковать собой. Но когда немцы и полицаи начали их прижимать, когда враг уже без всяких заигрываний с крестьянами «щелкнул» кнутом, самостийное партизанское движение вновь развернулось в орловско-брянских лесах, в лесах Белоруссии, на Псковщине.

Но были и иные отряды – те, что формировались после заброски в тыл специальных диверсионных групп НКВД. Такие группы собирали из опытных пограничников и обстрелянных бойцов, успевших крепко повоевать в 1941-м, знакомых с действиями в тылу врага при прорывах к своим. Их хорошо оснащали и комплектовали опытными подрывниками, медиками, они имели связь с «Большой землей» и действовали без оглядки на местных, нанося очень чувствительные удары по немцам. Те мстили, с размахом мстили, запуская при этом круговорот кровавой бойни. Ведь родня казненных фрицами заложников нередко уходила в леса, имея к нацистам личный счет. А за особо громкие и показательные карательные акции партизаны отвечали точечными ударами: то главаря полицаев уничтожат, то разгромят полицейский участок или немецкий гарнизон, освободив хотя бы одну группу заложников… Эти акции гремели по округе, наводили жути на полицаев и заставляли немцев вновь расстреливать заложников! А заодно привлекать к масштабным карательным операциям уже войсковые части в ближнем к фронту тылу. Или же перебрасывать на особо «болезненные» участки специальные эсэсовские части из коллаборационистов, предателей…

Наш партизанский лагерь был неплохо укреплен и спрятан глубоко в лесных чащах, за болотом. Бурелом на подступах был искусственно, но довольно аккуратно превращен в полноценные засеки, а две основные тропы, ведущие в лагерь, охранялись двойными постами. Плюс вынесенные вперед дозоры, плюс траншеи взвода охраны, посменно заступающего на боевое дежурство… Но лагерь был стационарный, в нем жили не только партизаны-бойцы, но и члены их семей, в отличие от временных стоянок бойцов НКВД, которые успешно действовали в немецком тылу и меняли дислокацию едва ли не после каждой успешной диверсии. Ну про каждую я, конечно, приукрасил, но все же довольно часто… И в каком-то смысле наши диверсанты мой отряд и подставили: после разгрома полицейского участка и небольшого немецкого гарнизона в местном райцентре, нацисты перебросили не меньше батальона украинских эсэсовцев «навести порядок». На лагерь мобильного отряда НКВД враг выйти не сумел, зато положение нашего удалось узнать от пленного партизана, захваченного карателями в сожженном селе. Селе, где служил отец Николай…

Хотя, быть может, все дело в том, что фронт уже приблизился к нашей местности, и враг решился как можно скорее зачистить ближние тылы немцев.

Так или иначе, пытаясь спасти жизнь родных, отправившийся проведать семью молодой еще партизан, фактически подросток, выложил бандеровцам все: и систему дозоров, и положение имеющихся тропинок, ведущих к лагерю, и пароль-отзыв для дозорных. Последние тоже зевнули, привыкнув к спокойной, размеренной службе в лесной глуши… Небольшой группе полицаев и немецких егерей удалось сблизиться с вынесенным вперед боевым охранением под видом спасающихся от карателей деревенских и без лишнего шума снять партизанский пост ножами. После чего враг пошел на отчаянный рывок, а дежурные пулеметчики опешили, подарили эсэсовцам несколько лишних секунд, и те безнаказанно пробежали десяток-другой метров до их гнезда… Впрочем, станковый «максим» вполне мог остановить атаку бандеровцев своими длинными, кучными очередями. Но стоило только станкачу подать голос, как сверху на расчет посыпались мины-пятидесятки, вскоре заткнув наших пулеметчиков. Густо летящие осколки повредили кожух, убили наводчика и всерьез ранили второго номера и пару стрелков.

Бандеровцы практически прорвались на территорию лагеря, но выход с тропы уже прикрывал мой расчет…

– Осколочный!

– Есть!

Снаряд исчез в казеннике – и я тотчас нажал на спуск; орудие давно уже наведено на цель, и сейчас потребовалась всего пара секунд на то, чтобы докрутить маховики наводки. Целиться, правда, приходится через ствол, но и огонь я веду, слава богу, не бронебойными по движущимся «коробочкам»…

Маленькие осколочные снаряды калибра 37 миллиметров весят немногим больше шестисот граммов, взрывного вещества в них так и вовсе сорок четыре грамма – в лучшем случае! Они слабее даже простой советской «лимонки»… И все же мы открыли беглый огонь, а цепочка разрывов осколочных гранат встала на пути карателей, кричащих что-то вроде «капут вам, москали!». Мы с расчетом – заряжающим Мишей Семеновым и подносчиком Пашей Елисеевым – работаем, словно заведенные, закидывая снаряды в казенник и тут же стреляя по врагу. Мне остается лишь чуть докрутить маховики, наводя трофейную