Прорыв из Сталинграда - Лео Кесслер

— Пли! — выдохнул обершарфюрер. Грянул слитный залп. Тело Ханно фон Эйнема обмякло. Из угла его рта вытекла струйка крови, окрасив алым белый снег у него под ногами. Фон Доденбург выхватил пистолет и, сжимая его в руке, приблизился к фон Эйнему. В наступившей тишине было слышно только поскрипывание подошв его сапог по снегу.

Он остановился перед фон Эйнемом и прислушался. Дыхания майора не было слышно. Фон Доденбург сорвал с головы Ханно повязку, закрывавшую его глаза, и оттянул вверх правое веко. Глаз фон Эйнема был безжизненным и мертвым.

— Он мертв, — объявил Куно и спрятал пистолет в кобуру. Не было необходимости делать последний смертельный выстрел.

— Обершарфюрер Шульце, — произнес фон Доденбург официальным тоном, — приказываю вам похоронить расстрелянного.

— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер!

Фон Доденбург повернулся к притихшим дезертирам.

— Вы все видели, что случилось с вашим предводителем, — внушительно проговорил он. — То же самое может случиться и с вами. С каждым из вас. — Он повысил голос: — Ваша судьба зависит теперь от вас самих. Вы будете сражаться или нет?

Некоторые кивнули. Другие неохотно пробормотали: «Да, да». Но фон Доденбург ясно видел, что прежде всего все эти люди насмерть перепуганы. Испытывая страх, они, конечно, будут какое-то время сражаться. Но потом, скорее всего, снова попытаются дезертировать — как только представится подходящая возможность.

— Хорошо, — кивнул он, — тогда приведите в порядок форму и снаряжение. Вы получите оружие, которое мы возьмем у пленных русских. — Фон Доденбург повернулся к Клешне: — Поручаю тебе заняться всем этим.

Затем Куно фон Доденбург приблизился к Шульце и посмотрел, как тот занимается похоронами расстрелянного Ханно фон Эйнема. Замерзшая земля была твердой, как камень, поэтому Шульце просто положил Ханно на землю и принялся забрасывать его труп снегом. Это и должно было послужить тому могилой. Весной, когда снег растает, кто-нибудь обнаружит здесь его голые кости. И это будет все, что останется от Ханно фон Эйнема. Бродячие псы обглодают останки этого человека — последнего представителя рода, члены которого служили Пруссии и Германии на протяжении более чем трех столетий.

Мысль об этом напомнила самому фон Доденбургу, что он должен успеть переделать кучу других дел, если только не желает, чтобы и его собственные кости остались лежать в этой заброшенной деревушке, о которой он не знал ничего — даже ее названия. Офицер направился к зданию церкви, охраняемое теперь вооруженными трофейным оружием дезертирами, рядом с которыми стояли бойцы «Вотана». Внутри находились пленные женщины из полка «Мертвая голова».

— Как они там? Хорошо себя ведут? — спросил Куно Матца, которому было поручено следить за пленницами.

— Да, господин штурмбаннфюрер, хорошо, — ответил Матц и со вздохом добавил: — Вы только представьте себе, господин штурмбаннфюрер, как это глупо — использовать женщин подобным бездарным образом, держа их взаперти.

— Ну-ну, Матц, — усмехнулся фон Доденбург. После того, как публичная казнь Ханно фон Эйнема, которой он внутренне страшился, все-таки состоялась, к нему вернулось хорошее настроение. — Не следует хныкать по этому поводу. Стоит тебе только войти к ним, и они съедят тебя живьем.

Фон Доденбург распахнул двери и встал в проеме. На него тут же пахнуло смесью махорочной вони, чеснока и пота. Матц тут же встал позади командира, сжимая в руках автомат. Он хотел исключить любую неожиданность.

Большинство женщин просто лежали без движения на полу церкви. На их широких крестьянских лицах была написана апатия и чувство покорности судьбе. Некоторые курили самокрутки, свернутые из кусков газеты. Несколько из них, раздевшись до пояса, искали вшей во швах своих гимнастерок.

— Возможно, вы действительно правы, господин штурмбаннфюрер, — проронил Матц, косясь на могучих, как на подбор, дам с огромными грудями и мощными мускулистыми руками, — здесь мне будет и в самом деле безопаснее.

Фон Доденбург хмыкнул и спросил роттенфюрера:

— А где же их полковник?

— Мы посадили ее в крипту. Не хотели, чтобы она будоражила остальных. Без нее тут гораздо спокойнее…

В эту секунду Матц вдруг увидел, как одна из женщин, искавшая вшей в своей гимнастерке, задрала свою юбку, обнаружив при этом отсутствие трусов, и принялась яростно чесать лобок. Глаза одноногого ветерана полезли на лоб.

— О, мой Бог, — тихо пробормотал он, — да у нее полно вшей не только в гимнастерке, но и тут! Господи!

Расстегнув кобуру — на всякий случай — фон Доденбург проследовал сквозь толпу притихших пленниц и, повернув заржавленный ключ, вошел в крипту, в которой совсем недавно томился сам.

Полковник Кирова сидела на куче грязной соломы, прислонившись спиной к стене, мокрой от потеков воды. При виде фон Доденбурга она подняла голову и посмотрела на него. Но на ее прекрасном лице ничего не отразилось.

Куно приложил руку к околышу фуражки:

— Полковник…

Кирова промолчала. Разве что появилось чуть больше твердости в ее замечательных зеленых глазах.

— У меня есть для вас предложение, — сказал фон Доденбург.

— А вот мне вам сказать нечего, — невыразительным голосом проронила она.

— Я думаю, у вас все-таки найдется, что мне сказать. — В нем вспыхнуло чувство злости на эту женщину, и в то же время он не мог в душе не восхищаться ею. Было очевидно, что она ни капли не трусит. Даже перед лицом смерти она совсем не раскисала — не то что этот червяк Ханно фон Эйнем.

— Если вы дадите мне слово чести советского офицера, что не попытаетесь сбежать и последуете за нами, — продолжил он, — то я согласен освободить ваших бойцов.

— А для чего я вам понадобилась? — осведомилась она без всякого любопытства.

— Вы представляете собой надежный и ценный источник разведданных. Нашим специалистам было бы интересно узнать все то, что знаете вы.

— Я ничего не скажу вашим людям о планах нашего командования, — резко ответила она. Ее глаза теперь пылали.

— Пусть этим лучше займутся наши разведчики, — сказал он, пропустив ее реплику мимо ушей. — Если вы отвергнете мое предложение, то мне придется запереть ваших солдат в этой церкви и уйти. Как вы понимаете, сами выбраться отсюда они будут не в состоянии. А после боя, который шел здесь всю ночь, крестьяне, которые жили в этой деревне, из нее убежали. Вы понимаете, что это означает, не так ли? Ваши люди, запертые тут, просто умрут от голода.

Фон Доденбург жестко взглянул на полковника Кирову, ожидая ее реакции.

Растягивая слова, она очень медленно произнесла:

— Вы имеете в виду, что собираетесь убить моих женщин.

— Если вам нравится это слово — то да, — кивнул фон Доденбург.

— … твою мать! — выругалась Кирова. — Какие же вы, фрицы, свиньи! Вы готовы хладнокровно убивать даже женщин!