Тайна гибели Бориса и Глеба - Дмитрий Боровков

Однако картина событий, созданная склонными к преувеличению польскими хронистами, противоречит описанию ПВЛ: «Пошел Изяслав с Болеславом на Всеслава; Всеслав же выступил навстречу. И пришел к Белгороду Всеслав, и с наступлением ночи тайно от киевлян бежал из Белгорода в Полоцк. Наутро же люди, увидев, что князь бежал, возвратились в Киев, и устроили вече, и обратились к Святославу и Всеволоду, говоря: „Мы уже дурное сделали, князя своего прогнав, а он ведет на нас Польскую землю: идите же в город отца своего; если не хотите, то поневоле придется поджечь город свой и уйти в Греческую землю“. И сказал им Святослав: „Мы пошлем к брату своему; если пойдет с поляками погубить вас, то мы пойдем на него войною, ибо не дадим губить города отца своего; если же хочет идти с миром, то пусть придет с небольшой дружиной“. И утешили киевлян, Святослав же и Всеволод послали к Изяславу, говоря: „Всеслав бежал, не веди поляков на Киев, здесь ведь врагов у тебя нет; если хочешь дать волю гневу и погубить город, то знай, что нам жаль отцовского стола“. Слышав то, Изяслав оставил поляков и пошел с Болеславом, взяв немного поляков».

Посредничество князей Чернигова и Переяславля не спасло жителей от расправы, осуществлявшейся руками Мстислава Изяславича, но то, что киевляне обратились за содействием в разрешении конфликта со своим князем к другим соправителям «Русской земли», с нашей точки зрения, представляется показательным фактором в отношениях между ее городами. Благодаря этому посредничеству Болеслав вошел в Киев лишь с небольшим воинским контингентом и был вынужден уйти после избиения своих воинов. Показательно и то, что Святослав в случае необходимости собирался начать вооруженную борьбу против старшего брата в защиту «града отца своего». Этому факту можно предложить два объяснения: либо установленный в 1054 г. режим «коллективного сюзеренитета» (как характеризовал его Л. В. Черейнин)распространялся также и на Киев, либо к концу 1060-х гг. отношения Изяслава и Святослава обострились настолько, что последний не побоялся бы в крайнем случае нарушить существующий порядок иерархических отношений.

Реквизиции, о которых упоминают польские хроники, да и сам факт появления поляков в «Русской земле», явно не добавляли популярности Изяславу, который, если верить «Житию Феодосия Печерского» и «Киево-Печерскому патерику», уже до того момента находился в натянутых отношениях с представителями Церкви: после организации Печерского монастыря часть приближенных князя присоединилась к монашеской братии, что, разумеется, вызвало гнев Изяслава, пригрозившего отправить в заточение одного из ее лидеров, Никона, а заодно и раскопать пещеру, где жили монахи.

По справедливому замечанию А. В. Назаренко: «Позиции Изяслава после его возвращения при поддержке польского князя Болеслава II на киевский стол в 1069 г. оказались существенно иными, нежели те, которые он занимал до своего бегства в Польшу в предыдущем году. Вернув Киев, Изяслав утратил, однако, контроль над Новгородом и Волынью, оставшимися за Святославом и Всеволодом соответственно, что весьма расширило возможности последних в их западноевропейской политике». Как полагает исследователь, черниговский князь заключил союз с германским королем Генрихом IV, направленный против Изяслава и его польского союзника. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, едва нейтрализовав Всеслава, Изяслав, стремясь укрепить свой пошатнувшийся авторитет, выступил инициатором строительства новой церкви-усыпальницы Бориса и Глеба, куда в 1072 г. были перенесены их останки.

ПВЛ описывает это событие следующим образом: «В год 6580 (1072). Перенесли святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Собрались Ярославичи — Изяслав, Святослав, Всеволод, — митрополит же тогда был Георгий, епископ Петр Переяславский, Михаил Юрьевский, Феодосий игумен Печерский, Софроний игумен монастыря Святого Михаила, Герман игумен Святого Спаса, Никола игумен Переяславского монастыря и все игумены, — и устроили праздник, и праздновали светло, и переложили тела в новую церковь, построенную Изяславом, что стоит и поныне. И сначала Изяслав, Святослав и Всеволод взяли Бориса в деревянном гробу и, возложив гроб на плечи свои, понесли, черноризцы же шли впереди, держа свечи в руках, а за ними дьяконы с кадилами, а затем пресвитеры, за ними епископы с митрополитом; за ними же шли с гробом. И, принеся его в новую церковь, открыли раку, и наполнилась церковь благоуханием, запахом чудным; видевшие же это прославили Бога. И митрополита объял ужас, ибо не твердо верил он в них (Бориса и Глеба); и пал ниц, прося прощения. Поцеловав мощи Борисовы, уложили их в гроб каменный. После того, взяв Глеба в каменном гробу, поставили на сани и, взявшись за веревки, повезли его. Когда были уже в дверях, остановился гроб и не шел дальше. И повелели народу взывать: „Господи, помилуй“, и повезли его. И положили их месяца мая во 2-й день. И, отпев литургию, обедали братья сообща, каждый с боярами своими, в любви великой. И управлял тогда Вышгородом Чудин, а церковью Лазарь. Потом же разошлись восвояси».

А. А. Шахматов полагал, что в основе летописной статьи 1072 г. лежала краткая запись, сделанная в 1073 г. при составлении свода Никона, которая впоследствии была дополнена за счет вышегородских записок. К подобному же выводу приводят наблюдения А. Н. Ужанкова, обратившего внимание на то, что в тексте в прошедшем времени упоминается имя настоятеля вышегородского храма Лазаря, ставшего в 1088 г. игуменом Выдубицкого монастыря, следовательно, в своем теперешнем виде она могла появиться только в Начальном своде. Исследователи не раз обращали внимание на то, что календарная дата, приведенная в ПВЛ, вставлена под влиянием вторичного перенесения мощей 2 мая 1115 г., тогда как перенесение мощей в 1072 г. произошло 20 мая, как то указывается в «Чтении» и «Сказании о чудесах».

Как видно из состава участников церемонии, проведение ее было призвано консолидировать как представителей духовенства, так и представителей политической элиты вокруг Изяслава. Политическое значение вышегородских мероприятий 1072 г. не подвергается сомнению (широко распространена гипотеза, что во время их был выработан новый «правовой кодекс» Киевской Руси — «Правда Ярославичей»), однако существуют разногласия относительно их канонического статуса: исследователи, признающие на основании «Сказания о чудесах» факт причисления Бориса и Глеба к лику святых в княжение Ярослава, полагают, что в данном случае имело место обычное перезахоронение мощей; в то время как их оппоненты интерпретируют события 1072 г. как официальную церемонию канонизации.

В пользу этой точки зрения приводятся такие аргументы, как захоронение Бориса в деревянной раке (что вряд ли допустимо для святого, официально почитающегося Церковью), или замешательство при эксгумации святых митрополита Георгия, который был «нетверд верою к ним». Первое обстоятельство подтверждает гипотезу М. Х. Алешковского о приоритете почитания Глеба, которая разделяется современными исследователями. Действительно, если бы к тому времени он не имел официального статуса мученика, его останки вряд ли лежали бы в каменной раке.