Избранницы Рахмана - Шахразада

– О Аллах, сделай так, чтобы этот неугомонный старик остановился! – Слова эти произнес воин Сверре, который верил совсем в иных богов. И, о чудо, покровитель правоверных услышал его молитву.

Знахарь обернулся и, усмехнувшись, сделал несколько шагов навстречу путникам.

– Вижу, что вам непривычен подъем по камням и скалам. Вон там, под первыми деревьями, мы и устроим привал. Да будет так! Тебе, юноша, – Чжан Кань внимательно посмотрел на Рахмана, – сегодня предстоит еще отдать много сил. А тебе, лекарь, следует прежде всего отдохнуть разумом. Ибо вечер я посвящу рассказу о том, как создать зелье. А ты будешь внимать, быть может, записывать, дабы не пропал даром ни один гран драгоценных трав.

Сейид кивнул. Недоуменные вопросы множились в голове, но сейчас ему хотелось лишь одного – прилечь и заснуть, ведь этот, казалось, такой несложный подъем потребовал всех его сил.

Наконец показались те самые деревья, на которые указывал знахарь. Между ними неугомонная Ли уже успела натянуть первую веревку для навеса. И как сильно ни устал Рахман, но он нашел в себе силы, чтобы помочь этой удивительной девушке. Губы ее всегда улыбались, глаза сияли, а силы, казалось, лишь прибывали.

– Да устаешь ли ты когда-нибудь, прекраснейшая? – вполголоса спросил юноша.

– Конечно, путник, ведь я живой человек. Но сейчас уставать не от чего. Мы просто поднялись на горное плато и сейчас устраиваемся на отдых. Отведай чая и тебе сразу станет легче и спокойнее. Твой разум прояснится, а силы вернутся к тебе.

– Но ведь ты не пила своего чая! А твой разум ясен, дыхание спокойно, будто ты только что восстала ото сна!

– Я женщина. И мне не пристало жаловаться, просить о внимании или снисхождении.

– Но ведь тебе тоже может стать дурно… Ты можешь устать…

– Настоящий мужчина всегда это увидит. Если его разум светел, а душа слышит мою душу. Всем же остальным не должно быть дела до моих хворей. Мой же мужчина в силах меня излечить…

– О Аллах… Как странно. Никогда не слышал я такого.

– Ты никогда не прикасался к древней мудрости моего народа. Никогда не соединялся душой с любящей тебя женщиной. И потому тебе трудно представить, как можно почувствовать боль или недомогание того, кто тебе дорог… Узнать об этом и излечить лишь тем, что вновь соприкоснуться душами.

– О да, прекраснейшая, это мне незнакомо. Я всегда думал, что нежная защита, опека, внимание – вот три ключа к спокойствию моей женщины, ее доброму настроению и здоровью.

– О Рахман, ты еще так молод и наивен. Ведь мы с тобой только что сказали одно и то же, но просто разными словами.

– Но, прекраснейшая, ведь ты тоже юна! Откуда же ты все это знаешь?

– Я плоть от плоти моего народа, крупица его мудрости и воистину обширных знаний. И нет в мире ничего более достойного, чем собирать, хранить эти знания и приумножать их. И тебе, усердному ученому, это ведомо. Тебя же с ранних твоих дней готовили для этого пути. И каждый твой шаг был шагом к новому знанию.

– Но откуда ты, удивительное создание, так много знаешь обо мне?

Девушка лишь улыбнулась, на секунду прикрыв губы тонкими пальцами. Она подняла голову и взглянула, как показалось Рахману, в самую глубину его души. А потом легко отошла в сторону, так и не сказав ни слова.

«О Аллах, никогда до сего дня я не встречал такой удивительной девушки… Быть может, не все они ищут лишь выгоды, быть может, среди них может найтись та, чья душа раскроется мне навстречу».

Вот так Рахман сделал еще один шаг на пути к своему выздоровлению.

Увы, заканчивается даже самый долгий привал. И вот снова путники ступили на дорогу. Теперь она вилась через рощу.

– Должно быть, наше странствие не закончится никогда! – проворчал Сверре-лазутчик, поправляя заплечный мешок. Его оружие по-прежнему было под рукой, но он сам в душе признавал, что сейчас оно только мешает, лишним грузом давя на плечи.

– Увы, смелый воин, наше странствие будет длиться ровно до тех пор, пока снадобье для повелителя не спрячется в одной из наших котомок.

Сверре лишь тяжко вздохнул, соглашаясь с правотой слов Сейида-лекаря. Да, эти двое теперь замыкали короткую процессию. Рахман, который, казалось, не менее их утомлен долгим странствием, сейчас о чем-то оживленно беседовал с юной племянницей знахаря и потому шел рядом с ней, соразмеряя свой шаг с ее легкой походкой. Знахарь же был далеко впереди, и его фигура с трудом угадывалась на фоне темно-зеленой листвы.

– Воистину, мой друг, – заметил Сейид, – легок шаг того, кто ясно видит цель. Для нас же цель неизвестна, и потому мы с тобой плетемся, как старые клячи…

Солнце садилось, пронзая рощу насквозь косыми лучами.

– Должно быть, друг мой, скоро наш проводник и мудрец разрешит нам отдохнуть, – заметил Сейид.

– О да, путник. – Тот самый проводник и мудрец неожиданно показался откуда-то сбоку. Он стоял всего в нескольких шагах от тропинки и внимательно рассматривал высокую траву, увенчанную темно-красными кисточками. – Я сделаю это уже сейчас. Ибо цель наша достигнута. И, с помощью вашего бога и моих богов, достигнута куда быстрее, чем я мог надеяться. Теперь нам надо лишь умело вырезать травы из земли, не повредив ни корней, ни листьев. А весь следующий день я буду составлять зелье. Ибо ты, лекарь, должен из моих рук получить то, что поможет вашему повелителю вновь стать молодым и сильным.

– О да, мудрый Чжан Кань. Но ты же говорил, что я должен буду присутствовать при этом таинстве.

– Это само собой разумеется, мой гость и ученик. Ибо без твоих сил и знаний о вашем повелителе я не смогу сделать ничего, даже отдаленно это лекарство напоминающее.

Сейид готов был начать прямо сейчас. Но наступившая тьма положила конец ученым занятиям. И потому вскоре над лагерем висела глубокая тишина.

Посланники магараджи видели, должно быть, уже не первый сон, но Чжан Кань все еще смотрел на звезды, пытаясь в их письменах прочесть то, что вчера смутно разглядел в облаках. О да, его знания и в этот раз не подвели его. И потому был знахарь печален. Ибо узрел, что жизнь его прервется на рассвете, очень скоро. Возможно, сразу после того как зелье будет создано. Ибо даже спуск с заповедного нагорья не мог увидеть Чжан Кань, как ни старался.

«Должно быть, боги сочли мое служение свершившимся. – Но знахарь не дал унынию поглотить свой разум. – Счастье, что знания не будут потеряны. Юная Ли и этот удивительный мальчик, Рахман, сохранят их в веках».

Это было слабое утешение, ибо долго еще смотрел на звезды знахарь, подводя итог жизни.