Непобежденные. Герои Людиновского подполья в годы Великой Отечественной войны - Владислав Бахревский

Ольге философ даже понравился. Сказала, провоцируя:

– Ну, если немцы Москву не взяли, тогда другое дело.

– Какое же?

– Другое. Но все равно долгое, тут ты прав. Уж очень много земли отдали. С Европу.

– Уголь – у немцев, чернозем – у них. Железо Криворожья, леса Белоруссии, виноград Крыма, Молдавии.

– Разве это главное? – не согласилась Ольга. – Половина русского народа под Германией.

– Верно! – ахнул полицай. – Я и не подумал. Уж треть – наверняка. Все украинцы, все белорусы, прибалты. Многие миллионы!

Стегнул лошадь кнутом, погнал. Когда въезжали в Жиздру, пустился напутствовать:

– Тебе небось наговорили на меня. А я человек с сердцем. Я свой шесток знаю. Не посягну! Ибо ты – Василиса Прекрасная. Конечно, я – гаденыш. Но, ей-богу, – не Черномор. Ты добрая, умная. Береги себя. Василисы Прекрасные да Премудрые дураков мужей из бед выручали. А нынешним Василисам выручать надо саму Россию.

И шапку приподнял, прощаясь.

По дороге на завод Алеша считал и все сбивался, сколько дней под немцами. Даже пальцы принялся загибать.

Город наши оставили третьего октября. Немцы заняли окраины только четвертого – зажал мизинец. Сапожники вселились в их дом – шестого. Пожалуй, седьмого. Значит, пятое, шестое, седьмое и восьмое… Но зачем считать? Время остановилось. Даже сны не снятся. Утром сказал немцам: «Гутен морген»[9], и день – бессмысленный. Потом Двоенко учителя убил…

В управу ходили… И те, на асфальте, на перекрестке…

Сегодня-то какое число?

Приструнил себя: «Комсомолец Шумавцов!» И – открытие: комсомольца Шумавцова не существует, а комсомолец Терехов – житель Ивота.

Человек навстречу. Поводит глазами по сторонам, но движется спокойно, даже с ленцой, будто на земле обычная жизнь.

«Вот кого к нам!»

Поежился: «к нам». Где они, эти «мы»? Палец о палец пока что не ударили.

Подойти и спросить: «Немцев ненавидишь? Если да – беру заместителем командира группы народных мстителей».

Тут и провалилась душа в живот.

Это же Митька Иванов! Раздатчик талонов на бирже труда.

Митька увидел Шумавцова, узнал… Губы кривила усмешка. Глаза цапнули, как сорвавшиеся с цепи собаки.

Не поздоровался.

«Но ведь и я не поздоровался! – Алеша огорчился. – На бирже работает? На немцев? А ты чей работник, если завод немецкий? И все-таки лицо у него какое-то… чужое. Не наше».

Снова осадил самого себя.

Все время друг против друга бились. Соперничество. А время другое… Своими надо быть.

Впереди маячила спина Миши Цурилина. Прибавил шагу, но догонять расхотелось. На небо посмотрел: бездонное, синева осени.

Почувствовал – паренье. Как в прошлый раз, в управе. Тогда это было что-то непонятное. А теперь показалось: не сам он над Людиновом. Он-то как раз на земле. На него смотрят, его ведут.

«Воин света!» – само собой сказалось.

Так, наверное, нельзя. Воины света – ангелы. Лицо священника вызвал в памяти. Плечи прямо держит, в облике уверенность и правота. Лоб высокий, говорит внятно, спокойно. Такой человек мог бы армией командовать, а вокруг него старушки.

Но Казанский-то собор немцы открывают! Священник немцам служит… Подумал такое, и самого покоробило: священники служат Иисусу Христу, Троице. Немцы к тому же лютеране. В учебнике истории Средних веков о Лютере есть целый параграф. Подумалось: «Неужели Бог милостив к предателям? Они как раз в церковь ходят, свечки ставят, а помогают врагам русского народа».

За кого Бог? За кого русский Бог, если немцы до Москвы дошли? Вдруг вспомнил, как его неожиданно испугал Казанский собор без единого креста. Сколько лет стоял без крестов, а напугал, когда немцам город сдали.

– Алешка! – Цурилин, поджидая, рукой помахал. Пошли рядом. Прикрывая рот, Цурилин сказал: – Мой брат Сашка вчера бидон керосина припер. В заводском заборе доска отодвигается, а в брошенном цеху теперь бочки стоят. Отвинтил пробку, и – порядок. Мы теперь с керосином.

– У нас немцы живут. Спросят, откуда взял… Им для работы керосин дают.

– А там и бензин есть. Горючее для машин. Рвануть бы!

Алеша посмотрел, нет ли кого поблизости. Сказал:

– Разговору конец. Такие дела внаскок не делаются. Надо все изучить: какая охрана, есть ли проходы. Ночью наведаемся.

– Сашка нас запросто проведет. Я ему кулак-то сунул под нос. Днем керосин воровал. Увидали бы, очередь – и все.

От заводского производства, где ремонтировали танки, ничего не осталось. Шумавцов-старший отправил в Сызрань 38 эшелонов, 1820 вагонов и платформ.

Немцы очень даже повеселили рабочий класс Людинова. На знаменитом заводе локомобилей теперь сколачивали гробы. Третий сорт – для солдат, второй – для офицеров, первый – для обер-офицеров. Пустые цеха пошли под склады. Охраны у склада с горючим нет.

В полдень прибыла колонна машин с ребристыми бочками. Бочки пахли бензином.

Цурилин, проходя мимо, стукнул Алешу по плечу. Это, разумеется, очень даже лишнее, но Алешу другое тревожило: действовать приказа нет. Но где они, партизаны? Отправлена в Киров, в Жиздру Ольга Мартынова. И вся война. Рабочие друг от друга глаза прячут. Пусть гробовщики, но все равно – на немцев горбатятся.

Перед концом рабочего дня появилась охрана. Четверо солдат были с овчарками.

Уже за воротами завода Миша Цурилин сказал Алеше:

– Сашка-то у меня вон какой молодец! Среди дня немцев ограбил. Ночью тут делать нечего.

– Извинись перед братом! – посоветовал Шумавцов.

– Ты скажи, когда немчуре «козу» заделаем?

Алеша остановился, наклонился, перевязывая шнурок на ботинке. Близко никого не было. Себя услышал, будто со стороны:

– Днем охрана беспечная. Завтра. Пока не спохватились.

– Сашку возьмем?

– Возьмем. Будет на стреме, чтоб немцев не прозевать. Свистеть может?

– Лучше меня!

– Утром все надо сделать, пока народ на работу тянется. Саша пусть через свой лаз пробирается.

Цурилин снял кепку, повертел, на глаза нахлобучил:

– Все будет сделано, капитан. В лучшем виде.

* * *

Коробок и три спички взял с собой Алеша. Спички – драгоценность. Шел размеренно. Отец так на работу ходил. Не думал, совсем не думал, что предстоит сделать, а спокойствия в сердце не было.

Какое тут спокойствие? На площади – виселица. На виселице – двое партизан. Немцы объявили: уничтожен отряд. Про Москву они брешут, а казненные партизаны – вот они. Напоказ… Неужели и впрямь теперь один? Не один, конечно. Толя Апатьев, братья Цурилины, Ольга Мартынова, Тоня Хотеева… А кому теперь Ольга передаст разведданные?